– Но если бы он не гнал так?
Алекс улыбнулась и отрицательно покачала головой.
Дэвид взял бутылку, наклонил над своим бокалом – в ней почти ничего не осталось. Он посмотрел на этикетку.
– «Вдова Клико».
– Любимое шампанское Фабиана. Он всегда считал, что это лучшее.
– «Вдова Клико». – Он помолчал, смущенно посмотрел на Алекс и покраснел. Понюхал шампанское. – Выдержка могла бы быть и побольше.
– Извини. Может, если бы ты его попросил, он бы и отложил свою смерть на год-другой.
Алекс прошла мимо него на кухню и включила чайник. Дэвид последовал за ней и нежно обнял.
– Невероятно, – сказал он. – Чтобы нам одновременно приснился один и тот же сон про него. Я думал об этом.
– Это приблизительно в момент его смерти.
– Необыкновенное совпадение.
Алекс открыла банку «Нескафе», насыпала в чашку.
– Ты по-прежнему с сахаром?
– Одну ложку.
– Ты думаешь, это было совпадение? – запальчиво спросила она.
Дэвид посмотрел бокал на свет, внимательно изучая окраску.
– Знаешь, я уверен, оно прежде было желтее. Наверное, они сокращают время выдержки… а может, я и ошибаюсь. Букет отличный.
Алекс сердито посмотрела на него:
– Ты думаешь, это было совпадение?
– Совпадение? – непонимающе переспросил он. – А, да, конечно.
Он перехватил ее взгляд.
– Алекс, неужели ты думаешь, это было что-то другое?
Она пожала плечами:
– Уж очень странно, все казалось таким взаправдашним.
– Мы должны поставить в известность Кембридж. – Он поменял тему.
– Я об этом не подумала.
– Позвоню им завтра.
– А я, пожалуй, напишу родителям Чарльза и Генри.
– Напиши.
Они пили кофе, сидя друг против друга.
– Как шардоне?
Дэвид улыбнулся:
– Шаг вперед, два назад – не могу добиться стабилизации. Как твое агентство?
– Много дел.
– Есть ли какие-нибудь хиты?
– «Антология воинственных песен урду».
– Это то, чего ждет мир?
– Сомневаюсь.
Он вскинул брови:
– Я собираюсь написать книгу о вине.
– Хорошая тема. У меня на столе всего шестьдесят четыре рукописи об этом.
Дэвид встал.
– Ты знаешь, как говорят: шестьдесят пятый – везучий.
Алекс улыбнулась:
– Позвони мне, как доберешься.
– Хочешь, чтобы я позвонил?
– Хочу знать, что ты доехал живой и здоровый.
Она поцеловала его, закрыла за ним дверь и вдруг почувствовала себя очень одиноко.
В коридоре с его мрачными черно-белыми плитками и высоким потолком стояла темнота, и Алекс включила свет. Прошла в гостиную, где висело густое облако дыма с запахом парфюмерии и кисловатым духом шампанского. Раздвинула занавески на эркерном окне, выглянула на улицу. Чистое небо тускнело, приобретая сумеречный оттенок. Опять вспомнились странные слова Отто: «Меня об этом просил Фабиан».
Неожиданно за спиной возникло ощущение какого-то движения. Стало страшно – такого страха она еще не испытывала никогда в жизни. Пробрала дрожь, кожу закололо. Показалось, что стены смыкаются вокруг, захотелось замолотить кулаками в окно, закричать, попросить о помощи, но не было сил двинуться.
Краем глаза она заметила, как позади нее со стула поднялась какая-то тень.
– Дорогая, извини, я, кажется, задремала, – сказала тень.
Вздрогнув, Алекс оглянулась и увидела Санди.
– У меня такое эмоциональное потрясение от всего этого… и я, понимаешь, принимала транквилизаторы, которые несовместимы с алкоголем. – Санди зевнула, потянулась. – Что, все ушли?
– Да, – вполголоса ответила Алекс. Она включила лампу на столе, и, когда в комнату вернулся свет, теплое сияние успокоило ее. – Ты меня напугала.
– Извини, дорогая.
Санди моргнула, потом провела пальцами по копне черных волос, поправила пару длинных, как вязальные спицы, шпилек в прическе.
– Хочешь кофе? – с облегчением спросила Алекс, радуясь тому, что она не одна, пусть это всего лишь Санди.
– Не откажусь. Ты что сегодня вечером делаешь?
– Ничего.
– Ты что… собираешься оставаться здесь одна?
Алекс кивнула:
– Хочу побыть одна.
– Нет, дорогая, это невозможно. Не сегодня.
– Ничего. Предыдущие ночи я оставалась здесь одна. Я не против.
Они прошли в кухню. Алекс вдруг обнаружила, что с необычайной остротой воспринимает все предметы в доме – словно пришла в музей. Вот аскетичный портрет прадеда Дэвида в форме кавалериста. «У Фабиана его глаза», – хвастливо говорил Дэвид, а она всегда уходила от этого разговора – не имело смысла разочаровывать его, рассеивать заблуждение. Она одна знала, что Фабиан ничего не унаследовал от Дэвида, ни одного гена; в этом состояла ее тайна, и она хранила ее целых двадцать два года.