Сеньора Салинас уже предвкушала скорое торжество, когда получила известие о том, что не прошло и месяца от рождения сына, а донья София сделалась больна.
Глава 15.
После родов София оправилась быстро. Природа одарила ее крепким здоровьем, она никогда и ничем не болела во всю свою жизнь и двух дней ей вполне хватило на то, чтобы чувствовать себя в силах уже подняться. Но ей не разрешал муж, боявшийся за нее, свекор, который вспоминал собственную жену, всегда долго болевшую после родов, а также лекарь, ретиво отрабатывавший обещанные ему деньги. Но долго продержать ее на постели им не удалось. Ей хотелось заботиться о сыне, вернуться к заботам о доме. Жизнь для нее вернулась в обычную колею. И она даже не сразу заметила и поняла, что с ней происходит. Необычные слабость и апатия стали все чаще одолевать ее. Сначала она пыталась бороться с собой, но вскоре у нее не стало на это сил. Она побледнела, осунулась, потеряла аппетит. Даже ее сын теперь не вызывал в ней той силы чувств и желания заботиться о нем, как это было поначалу. Она спала почти целыми днями, временами впадая в некое подобие беспамятства. Иной раз София даже не могла понять – день еще на дворе, или уже ночь. Никто и ничто не интересовало ее.
Встревоженная родня призвала лекаря. Оный эскулап, достойнейший представитель своего племени, констатировал у сеньоры де Аскона «изнурение», болезнь, довольно часто встречавшуюся у его пациентов. Ее странный сон, слабость, нежелание есть, говорить и полнейшую апатию – все можно было приписать именно этой странной и неизлечимой болезни. У нее не было только одного симптома – кашля, который, как правило, всегда сопровождал этот недуг.
Лекаря оставили в замке, велев ему во что бы то ни стало вылечить молодую сеньору. Однако две недели апатии вскоре сменились у нее странными припадками, во время которых она замирала и лежала, совершенно как мертвая. Лишь только зеркало, которое прикладывали к ее губам, чтобы уловить дыхание, показывало, что его невестка жива. Лекарь с тревогой сообщил дону Диего и дону Сезару, что, по его мнению, подобные симптомы более всего похожи на болезнь св. Иоанна. А если это так, то вряд ли есть способ излечить больную. Странно только, что болезнь эта, настигавшая обычно в раннем детстве и преследовавшая несчастного всю жизнь, вдруг проявилась у доньи Софии. Лекарь полагал, что этот недуг спровоцировали несчастливые роды. Однако роды были вовсе не тяжелыми и все это было очень странно, ибо видимых причин для недуга никто не находил.
И раньше то лекарь не подавал им особенной надежды, но теперь, при соединении двух таких опасных болезней, он велел готовиться к худшему.
Дон Диего боялся, впрочем, что болезнь невестки более чем странна и может привести не столько к ее смерти от недуга, сколько к необратимой трагедии. Он вспоминал рассказы, которые в изобилии ходили по городам, как люди впадали в странный сон, этот сон принимали за смерть и хоронили их. Однако лекарь уверил его, что при таких особых обстоятельствах он будет очень внимателен и ничего не упустит. А фра Анхело говорил дону Диего, что мысли такие грешны и противоестественны и наставлял его в молитвах.
Сезар, огорченный и испуганный таким странным недугом жены, много времени проводил у ее постели. Ведь именно в тот момент, когда все было так хорошо, свалилась на них эта напасть! А теперь еще мысли о том, что София может умереть, сводили его с ума. Никогда еще жена не была ему так дорога и близка. Он даже готов был винить себя в ее болезни и возможной смерти, упрекая себя в том, что он сильно огорчил ее в связи с отъездом Карлоса. Лекарь объяснил ему, что это никак не может быть причиной болезни, но Сезара это мало успокаивало.
Маленький Фернандо, раньше возбуждавший в сердце Сезара столько радости, теперь был почти покинут. Его лишь на несколько минут приносили к матери, которая безучастно взирала на него, не делая попыток взять его на руки, а отец приходил лишь перед сном благословить сына. Теперь к мальчику был внимателен лишь дон Диего, радовавшийся здоровой прожорливости внука, его пухлым щекам, крику и резвости, с которой тот порой уворачивался от кормилицы. А ведь ему было всего два месяца от роду!
«Неужели бедняжка осиротеет?» – думал невольно дон Диего. Он вспоминал, как осиротели когда-то его собственные дети и знал, что это будет очень тяжело. Но никогда маленький Фернандито не почувствует себя несчастным! Добрый дон Диего искренне жалел свою невестку. Он любил ее за добрый нрав, за то, какой доброй она была хозяйкой, за то, что она любила его сына и подарила ему внука. Но при всем этой он не мог не думать о том, что будет в случае ее смерти. Он уже даже приготовился к этому событию, не без помощи дона Анхело. Смирился с неизбежным и заботился уже о том, как будет растить Фернандо, что к кормилице добавится нянька, и такая женщина уже нашлась. Думал о том, как Сезар займется сыном и хозяйством, как од их влиянием вырастет и окрепнет новый отпрыск славного и древнего рода де Аскона графов де Кеведо. Быть может, Сезар женится и в доме появится другая хозяйка… Да что быть может: именно так и будет. Сам дон Диего не женился после смерти жены лишь потому, что у него было двое сыновей, да и самому ему было не двадцать три года, как Сезару, а почти сорок. И хотя он чувствовал себя вполне крепким мужчиной и крепость эта сохранялась в нем и теперь, спустя двадцать лет, мысль о новой женитьбе не приходила ему в голову никогда. Может быть, он не считал это разумным и не желал в свои немолодые уже годы связывать себя новыми узами. А, быть может, мысль о жене – о донье Марии – и о том, что мало кто из женщин мог сравниться с ней в ее нраве и красоте, удерживала его…