Он вспоминал всё, происходившее в эти дни, и с удивлением думал, что, несмотря на ужасающе и неотвратимо надвигающийся Апокалипсис, и он, и Азирафель успевали найти время для откровенного флирта. Кроули не мог объяснить это ничем, кроме того, что приближение конца света означало для них обоих потерю не только привычного места обитания, магазинчиков и ресторанов. После войны, в которой должна была победить только одна сторона, проигравшую ждало забвение. А, значит, Кроули и Азирафель должны будут расстаться, и, возможно, навсегда.
Понятно, что они были в ужасе от такой перспективы, хотя и оба трусливо старались не думать о том, что их ожидает в случае неудачи. Они просто положили все силы на спасение мира. И их отношений заодно. Но перед лицом грозящего им конца света у них обоих словно отказали тормоза.
Кроули помнил, каким напряжением были пропитаны эти несколько дней. И оно было вызвано не только тревогой из-за Апокалипсиса. Каждый раз, садясь за руль «Бентли», и видя на пассажирском кресле Азирафеля, Кроули вспоминал их первый поцелуй. Говоря по правде, он никогда и не забывал о нём. Но теперь в его памяти всколыхнулись эти сладостные и одновременно горестные воспоминания. Было невозможно не представлять снова губы Азирафеля, вздрагивающие под его губами, мягкие, податливые, и такие горячие, что Кроули до сих пор почти чувствовал их жар. А как не вспоминать дерзкий язык ангела, при мысли о котором Кроули начинала бить дрожь. Он был готов заложить душу, если бы она у него имелась, за возможность ещё раз ощутить, как язык Азирафеля проводит по его зубам, как вталкивается в его рот, глубоко, порочно, страстно… От этих мыслей лицо Кроули моментально вспыхивало. Поэтому слушать лирические песни, которые вдруг начинали играть по радио, или реагировать на слова Азирафеля, с придыханием рассуждающего о любви, было просто невыносимо.
Напряжение выливалось в безудержный флирт, которому оба предавались с большим рвением. Азирафель, казалось, нарочно старался кокетничать как можно более явно и откровенно, даже особо не стараясь завуалировать своё кокетство под случайные совпадения. А Кроули радостно подыгрывал ему, и оба получали от этой игры огромное удовольствие.
Как, например, было в Тадфилде. Иногда Кроули думал, что, если бы не конец света, тот день, когда они посетили бывший сатанинский госпиталь, случайно оказавшись в центре пейнтбольного сражения, непременно бы закончился для них обоих постелью.
Потому что всё явно к тому шло. После того, как Азирафель, сияя глазами, уговорил Кроули удалить пятно краски с его пиджака, они оба явно почувствовали не просто напряжение. Воздух между ними загудел и завибрировал от повисшего в нём нереализованного желания. По крайней мере, Кроули точно сразу же залихорадило. Нельзя было даже просто взглянуть на Азирафеля, идущего рядом с ним (близко, слишком близко! Ангел тоже не пытался бороться с собой, это было так хорошо заметно Кроули!). Жаркое возбуждение охватывало его с головы до ног, концентрируясь в обжигающе острых ощущениях в паху.
И когда Азирафель в очередной раз завёл свою шарманку, доказывая, что демон из Кроули просто никудышный (как будто он сам об этом не знал!), Кроули просто потерял голову. Первым делом он, конечно, разозлился. Потому что когда тебе тычут правдой в лицо, особенно той правдой, которую хочется держать при себе и скрывать от окружающих, глаза начинает застилать кровавая пелена ярости.
Кроули в гневе схватил Азирафеля за грудки и намеревался было с силой впечатать его в стену, но уже на полпути понял, что никогда не сможет совершить ничего подобного со своим ангелом. Поэтому — смешно сказать! — он приложил Азирафеля к стене так бережно и осторожно, как только смог. Он орал, конечно, глядя ему в глаза, что «хороший» — это ругательное слово для демонов, выкрикивал что-то ещё злобное и ядовитое, уже понимая, как слабо выглядят его аргументы… Потому что где-то в глубине самого себя он ловил робкую мысль, что на самом деле мечтает услышать это обращение от ангела совсем при других обстоятельствах…
И Азирафель, вначале испуганно напрягшийся, вдруг расслабился под его руками. И у Кроули чуть не унесло последние остатки рассудка. Лицо Азирафеля, его глаза, пока Кроули гневно кричал на него и сыпал проклятьями, а особенно губы, эти призывно приоткрытые губы, ясно говорили Кроули, что ангел прекрасно всё понимает. И Азирафель был готов — чёрт побери! — по нему было видно, что готов наплевать на всё и снова переступить ту черту, на грани которой они оба уже однажды побывали.
Никогда Кроули не был так зол на человечество, как в ту минуту, когда их прервали. Они оба уже почти потянулись друг к другу, их глаза встретились, загорелись пониманием, их губы жаждали поцелуя, но — увы! — он так и не случился в тот день. И в день, последовавший за ним, тоже.
Он произошел много позже. В день, когда они отправились в «Ритц» праздновать победу.
Как рассказать словами, через что Кроули прошел за эти дни? Это невозможно, да ему и не хотелось вспоминать. Было много боли и страха, было колоссально много напряжения всех духовных и физических сил, был чудовищный выплеск эмоций. Он думал, что Азирафель погиб… нет, Кроули не хотел сейчас вспоминать об этом. Он смертельно устал от этого конца света. Очень утомительное мероприятие, спасибо, в следующий раз он на такое не подпишется.
Но всё же этот день был в его памяти, и от тех воспоминаний некуда было деться. Кроули ненавидел тот день, когда он поверил, что Азирафель покинул его. Он был готов умереть сам, хоть тысячу раз, только бы ангел оставался жив.
Несмотря на то, что последняя битва должна была начаться через несколько часов, его личный апокалипсис уже свершился. Он настиг Кроули в охваченных огнём стенах книжного магазина.
Он не знал, где искать Азирафеля. Он не чувствовал его присутствия. Кроули метался среди огня и не находил его земного тела.
Ад забрал у него главный смысл существования.
Тысячи лет Кроули жил мечтами об ангеле. Робкая надежда на то, что между ними ещё может что-то случиться, начала загораться в нем в последние дни перед концом света. И внезапно всё рухнуло. Растворилось пеплом. Сгорело в огне.
От ангела не осталось ничего, только полуобгоревшая книга, которую Кроули вынес из магазина. На память. Как будто за те оставшиеся до конца света часы он мог забыть Азирафеля… Он цеплялся за дымящуюся обложку и думал, что совсем недавно пальцы ангела касались её, гладили оттиски золоченых букв, листали страницы, ещё не обугленные и целые. И внутренне содрогался от рыданий, хотя внешне оставался холодным и отстраненным. Точнее, застывшим.
Всё так и должно было случиться. Кроули один виноват во всём. В том, что влюбился в ангела, едва увидел его в Эдемском саду. В том, что подвёл его к мысли заключить Соглашение. Сблизился с ним, приучил к себе, заставил расслабиться и довериться ему. За что ангел и поплатился. А Кроули остался жив.
Пусть ненадолго. Он был уверен, что не переживет Апокалипсис. У него не было ни малейшего желания принимать участие в войне. Но он жив, а ангела больше нет на Земле. И никто не может ответить, есть ли он сейчас на Небесах.
Если высшая справедливость до сих пор присутствует где-то там, в недосягаемых далях, то позволить Кроули сгинуть (желательно в муках) в первые же часы предстоящего сражения было бы единственно верным вариантом.
Он не хотел всего этого. Он не желал войны. Он не знал, что всё закончится этим, когда в начале времен полз на брюхе по цветущему саду к яблоневому дереву.
Неужели Бог до сих пор не услышала его? Кроули не справился. Он всё испортил. Это не его роль. Он никогда не хотел быть демоном…
Алкогольные пары мутили рассудок, глаза застилали пьяные слёзы. Позднее раскаяние, кому оно было нужно на пороге войны?