========== Часть 5 ==========
— Да? — неуверенность объяснялась сонливостью. — Кто это?
Салли отодвинула от уха трубку, думая над тем, что как-то некрасиво поступила снова — звонить в субботу утром… Или какой сегодня все-таки день?
— Я боюсь ошибиться, но, — хрипотца сменилась какой-то уверенностью, чиркнуло колесико зажигалки. — Райан, ты?
— Уоррен, — она потянулась к миске с куриным бедром, прижимая трубку к щеке. — Я хочу развестись за один день. Желательно сегодня.
На том конце провода послышался смех. Старая лифтерная крыса.
— Как знал-как знал, что это ты, Салли! В который раз ты хочешь разводиться? Нет-нет, сколько ты выпила, чтобы прийти к этому решению?
Мама говорила, что она — открытая книга. Салли покосилась на китайский фарфор и начатую бутылку водки. Не так уж и много, чтобы выслушивать подобные речи, о чем она и сообщила адвокату.
— Ох, Салли, ты не разочаровываешь, — она так и видела, как бедняга Уоррен с утренним похмельем сидел на краю двухспальной кровати, свесив свои синюшные ноги (таскать такую тушу, еще бы!), сбрасывал пепел в стеклянную пепельницу. — Знаешь, клиенты всякие бывают, но вы, ребята, друг друга стоите. То «давайте оттянем процесс», то «хочу одним днем», то «да, она еще отзовет весь процесс». Вы оба тяжелые.
— А ты пил вчера, — констатировала она, отковыривая пальцем кусок мяса. — Причем не так уж и мало, а как же работа?
— Это называется ненормированный рабочий день, детка. Тебе не понять.
Мясо на вкус было неплохим. Она по-детски облизнула указательный палец. Со стороны могло бы выглядеть и эротично.
Уоррен монотонно рассказывал о вчерашних похождениях, новом баре (казалось, что подобные заведения появлялись в городе, точно грибы после дождя), покере и неплохой ставке на скачках.
— Я тоже так хочу, — отозвалась Салли, а после уточнила: напиваться и ненормированный рабочий день.
— Ну так, радость, — он глухо засмеялся. — Ты у нас и так безработная.
«Радость».
Блять.
Она выронила из липких от жира рук керамическую миску, позволив той разбиться на пять крупных осколков. Радость, тебя к телефону! Какая-то девушка!
Какая-то.
— Райан. — голос Уоррена стал серьезным. — Ты под чем-то? Снова не бережешь себя?
Он знает! Он все-все знает! О «румянах», о ее привязанности к «красным птичкам» — безобидным и игрушечным.
Она же… Салли изначально думала звонить не ему, даже этот чертов справочник… Райан повертела головой по сторонам, чтобы удостовериться, что телефонный справочник так и не достала. Ей казалось, что номер уже надежно отложился в памяти, что не следует сверяться с той строчкой. Неужели она ошиблась на пару цифр?
От чужого тяжелого вздоха загудело в ушах. Верно, она все еще не одна.
— Я просто увидела паука. Я чертовски боюсь этих тварей, Уоррен. А эта мерзость взялась почти из неоткуда.
— И где он? Где ты его увидела?
— Мать твою, он спускается почти перед самым моим носом, сука! — для полной убедительности она завизжала и бросила справочник в угол. Нужен же характерный звук! — Я тебе перезвоню, если не сожгу это жилье.
— Очень хочу надеяться на твою благоразумность, — шутку он не понял.
***
Салли осторожно собрала осколки и небрежно вытерла жирное пятно на паркете кухонным полотенцем. Готовила она всегда отвратительно и нечего было ждать, что курица не подгорит, а пиала не разобьется. Говорят, что матери должны обучать этому своих дочерей, передавать по наследству толстые кулинарные книги, рассказывать хитростям. У нее же это как-то не срослось. Ну, не любила Салли смотреть как варятся спагетти, как мать жарит печень или тушит гарнир.
Это никогда не было проблемой.
Она тяжело выдохнула, манерно перешагнула через невидимое пятно на полу и подошла вплотную к зеркалу. Собственное отражение вызывало отторжение. От природы слегка раскосые глаза казались стеклянными, а нижняя часть лица опухшей. Отвратительно.
Салли вновь тяжело вздохнула. Железная леди — это не про нее, про маму. Та никогда не плакала, оставалась непоколебимой до самого конца; пока дочка пошла в папочку. Отец был чересчур, как признавался сам, по-женски эмоционален, отшучиваясь в кругу близких, что это отпечаток депрессии и следы военного детства без мужской руки. Неспокойный, порывистый…
Райан открыла шкаф, петли поприветствовали со скрипом, будто бы, предупреждая, что это плохая идея. Она вынула из шкафа то, что носила чаще всего. Застиранные и некогда черные прямые брюки и джемпер. Мама любила наряжаться, выглядеть как звезда.
Мама была Шэрон Тейт, пока она оставалась жалкой тенью, мешком с дерьмом. Хотелось зарядить самой себе пощечину, харкнуть и растереть вязкую слюну по зеркальной глади.
И как он на ней женился? Зачем?
Салли вспомнила, как однажды корпела около получаса над спагетти и забыла придержать крышку — все труды оказались в раковине полной мыла, а она обожгла руки. В тот вечер Джон принес какую-то дрянь, которую можно было залить кипятком, переждать минут пять и voila; сказал, что часто берет это в китайском квартале:
«Помогает сэкономить время, — признался он, накручивая лапшу на вилку. — Попробуй».
Всяко лучше ее стряпни.
Она и пить-то не умела. Как мужчина.
Ей вспомнилось, как после каждой сильной попойки, веселенького вечера в баре, она ползла в одних брифах на кухню и, сидя на коленях, вливала в себя ледяное молоко или заранее приготовленную бурду — лимонную воду для снятия похмелья. Вытирала молочные следы над губой и возвращалась обратно в постель, поглаживая его потную шею. Это не вызывало отторжения.
Она так сильно любила. А мама никого не любила, даже отца.
И все же однажды она заплакала. В памяти всплыли смутные образы похорон отца. Большой закрытый гроб, рыдающие родственники по его линии и мама, что пару раз промокнула кончиком носового платка уголки глаз. Никому не позволено было подходить к гробу до церемонии. Береговая полиция выловила его спустя три дня. Кузен Чарли сказал, что за это время трупы разбухают и синеют. Как будто и не с ней было, а так. Детская страшилка вроде той глупой считалочки: наступишь на трещину и сломаешь маме позвоночник. Кто это придумал?
Салли вышла из дома, на ходу застегивая черные круглые пуговицы на пальто, не задумываясь о том, закрыла ли дверь в этот раз. Пару раз она забывала выключить утюг, свет в спальне и провернуть ключ в замке на два оборота.
Знакомые улицы навевали тоску. Остановившись на людном перекрестке, Райан прислонилась плечом к фонарному столбу и чуть прикрыла глаза. Что случилось бы, если сейчас водитель не справился с управлением и влетел аккурат в нее? Она бы не успела и ахнуть, легкое бы пробило, кости поломались. Никакого тебе «красивого самоубийства», еще один несчастный случай, дорожное происшествие.
А Готэм бы продолжил жить дальше. Ее б накрыли черным пакетом, может, убрали бы с оживленной улицы, спрятали от чужих глаз свидетелей, но люди бы продолжили свой путь. Они бы также смеялись, плакали, переступали через черный пакет.
Ее здесь нет. Было бы лучше исчезнуть?
Развернувшись, Салли отправилась в сторону метро, прокладывая путь наощупь. Пелена слез перед глазами и желание выглядеть отрешенной, а еще и гордость не позволяли бросать вызов обществу этим фарсом. Она растерла влажные дорожки по щекам, разрешая ветру, заметать эти следы, для пущей решимости взмахнула головой и засеменила по залитым грязью ступеням.
Вниз по лестнице, что должна была вести…
Она пересекла весь Готэм дважды, напоминая себе делать пересадки. Огни в центре становились ярче всякий раз, когда поезд оставлял тоннель и выезжал на свет, но если приглядеться, то картинка тускнела, терялась в этом кирпиче, ободранных рекламных щитах, бесконечном количестве граффити.