— Не-а, — Салли провела пару раз языком по внутренней стороне щеки, имитируя, черт-знает-что.
Ей хотелось приукрасить свою жизнь перед Уорреном. Это была минутная слабость; как прощальный секс с бывшим, затянувшийся на пару-тройку раз. Можно было бы сказать, что она познакомилась кое с кем, он жестко отымел ее, слюнявя ухо, приговаривал: «Ты маленькая траханая дырка», а после бы оплатил такси до неотапливаемых студий. Но что с этого рассказа? Ни-че-го. Уоррен бы чиркнул зажигалкой на моменте с такси, глубоко затянулся и про себя бы подумал, что Салли Райан после развода позволяет кому попало сливать в себя.
— Ты под чем-то? — это прозвучало, точно допрос, а не вопрос. Какое его дело? Никакого.
— Не-а, — говорить было лень, как и оправдываться перед каким-то Уорреном, который даже не ее друг, а так. Адвокат.
— Ты довольна разводом? Я выслал тебе свидетельство, не потеряй. Как обычно.
— Ага.
Он тяжело выдохнул, чиркнул зажигалкой, затянулся, а потом произнес тихо: «Пока, Салли».
Катись к черту, Уоррен.
Салли Райан ненавидела среды. Глупый день недели. Когда она там замуж вышла? В среду?
Она приняла горячий душ, растерла тело дешевой губкой, которая подошла бы больше для обуви, нежели нежной женской кожи, а после обернулась в не менее жесткое пересушенное полотенце. Надо бы начать следить за собой, пока от запаха собственных выделений, вони изо рта не стало рвать.
И как бедные женщины, которым приходится работать с утра до вечера, успевают все это? Салли напрочь забыла какого это работать. Вставать как все, завтракать не по паре часов, распивая остывший кофе, бежать в метро или на автобус, толкаться, ругаться, огрызаться. Столько глаголов, столько действий.
Она вообще работала раньше? Приехала же, чтобы работать, да? Салли дернулась, сбросила полотенце и быстро надела на голое тело длинную ночную сорочку, пропахшую табачным дымом.
Какая-то путаница в голове, ничего не помнила. Было же?
Джон. Они же познакомились на работе? Он водил погрузчик или она? Или это было в каком-то фильме про болтливую принцессу и безобразном чудовище? Или наоборот.
Салли паниковала.
Красные райские пташки шептали, что она поступает правильно, когда раскусывает их пополам, заглатывает с помощью обжигающего горло виски.
Все верно, дорогая Салли, ты поступаешь правильно.
На четвертый день ее разбудил телефон.
Она с трудом разомкнула глаза, когда попытка наощупь отыскать источник шума провалилась. Голова гудела, комната плыла, отдалялась, трансформировалась, черт подери, пока Салли шумно рухнула на софу и прижала холодную трубку к щеке, рявкнув хриплое: «Да?!»
— Я вас не слышу, — уже мягче проговорила Райан, потирая кулаком глаза. Очертания становились ярче, приобретали форму и какие-никакие детали. — Кто это?
— Салли.
— М?
— Это Артур. Артур Флек, — она вздрогнула. Уточнять было бессмысленно, в ее жизни нет знакомых Артуров, как и нет никого по фамилии «Флек». Как-то не красиво Салли попрощалась с ним, сбежала после того, как они попробовали заняться сексом с утра. Да уж. Лучше бы не звонил, она только забыла об этом. — Ты меня слышишь?
— Угу, — еще невежливей. — Слышу, я… Я просто… Просто только проснулась.
Райан мямлила так, точно бы придумывала отмазку, трахалась направо и налево, позволяла разыграть в два… Чересчур. Она просто спала, просто не могла проснуться, немножко переборщила вчера ночью, всего ничего.
— Знаешь, я же комик, — вдруг начал Артур, — мое выступление заметил Мюррей. Я сегодня один из приглашенных гостей.
— М-м-м, — Салли сделала глоток содовой, что уже несколько дней стояла у дивана. На вкус, точно моча. Фамилии, имена, уточнения доходили до нее с запозданием. Кто такой Мюррей, каких гостей, какой из этого болвана комик. Он даже шутку не может рассказать. — Прости меня, пожалуйста, я… Я не понимаю.
Жалкое мяуканье.
— Мюррей, — голос стал серьезнее. — В прямом эфире с Мюрреем Франклином. Его ассистент пригласила меня. Я думал, что ты любишь это шоу.
Что она ему успела уже сказать? Салли откинула голову назад, чувствуя, как онемели большие пальцы ног. К чему бы это?
Мюррей.
Бог мой.
— Поздравляю! Это круто, Артур, чертовски круто! — она прозвучала очень фальшиво, но в то мгновение ее, в самом деле, охватила гордость за этого человека. Пока она, Варжак-Райан, напивалась и глотала «румяна», неудачник-комедиант уже будет мелькать по телику. А потом откроет свое шоу, шоу Артура Флека, где будут сидеть такие же никчемные стендап-комики и рассказывать друг другу шутки собственного сочинения.
Какая же она гниль. Нет бы порадоваться.
Хочешь прийти? Я могу достать для тебя билет.
— Может, не стоит? Уверен, что хочешь этого?
— Ты снова хочешь пропустить мое выступление, — несколько горько (и нахально?) хмыкнул он. — Могла бы просто не поднимать трубку.
Блять. Ебаная истеричка. К чему все усложнять?!
— Я просто подумала, что… Ну, твоя минута славы или вроде того. Вдруг тебе удобнее говорить перед незнакомой публикой…
Мяу, мяу, мяу.
Как это нелепо, Салли!
Ей было стыдно за свое поведение. Впервые за долгое время, словно звонила мама, спрашивала, как идут дела, словно дальние родственники гладили по голове в рождество и с лукавой улыбкой уточняли — как хорошо ты вела себя, Салли?
Очень плохо. Очень и очень плохо.
Захотелось упасть на колени и заплакать, но только перед кем? Кому нужны ее слезы, подтверждающие всю ущербность?
Артур что-то еще сказал. Она снова прослушала, лишь согласилась. Мало ли.
— Там, — он прочистил горло, — только имя свое назовешь, — слова стали обретать какой-то смысл. Салли поблагодарила за приглашение. Прийти все-таки придется.
— А как там мама? Может, ее пригласишь?
Артур выдохнул:
— Салли, я же сказал тебе, — (черт, черт, черт) она крепко зажмурилась, подумав, что это защитит ее на какое-то мгновение от стыда. — Моя мать умерла. Я праздную. Увидимся вечером.
— Хм, да. Увидимся на шоу.
Салли дала себе крепкую пощечину и запоздало принялась анализировать услышанное. Праздную? Он празднует смерть женщины, которая с восхищением произносила: «Радость, это тебя!»?.
Ей определенно послышалось.
Он сказал: «я в трауре» или «готовлюсь к церемонии», но никак не праздную.
***
К четырем она была почти готова. Уложенные волосы, идеальные стрелки, черные накладные ресницы, безукоризненно выглаженные вещи. Почти Шэрон Тейт. Не хватало колечка от «Тиффани». Салли обыскала всю комнату, нервно вытряхнула весь чемодан, порвала красную папку с важными документами. Кольца нигде не было.
Черт возьми! Ее обокрали! Самое ценное забрали под самым носом! Нет бы… Что-то другое забрали. Что-то из старья, деньги, там, какие-то старые документы на дом, да что угодно.
Но не «Тиффани».
Она выпила две чашки кофе, чувствовала, как мешают эти сраные ресницы, как бедра облипает юбка, а еще эти высокие сапожки, которые следовало бы почистить!
Надо было еще поймать машину…
Но ее кольцо. Как Салли могла приехать на студию без него? Выглядеть как среднестатистический зритель, опухшая рожа в толпе, невыразительная. Она должна была запомниться! Может, Джон будет смотреть это шоу, как он часто выражался — «под засып», и увидит ее в эфире. Увидит это кольцо на пальце, которое теперь было манифестом свободы, а не бумажкой о владении.
Увидит и все поймет!
А она приехала разводиться.
«Можно и без кольца так-то», — подумала Салли, разглядывая свое отражение в зеркале; не оставляло ощущение владения любым положением, как теперь все в ее руках, и она, черт подери, почти другой человек.