«Так всегда бывает, – рассуждал про себя мужчина, слыша свой собственный голос, глубокий и гулкий, – сначала ты думаешь, что никого лучше уже не встретишь. А затем наступает день, когда ты приходишь в сквер, просто почитать, и видишь нечто новенькое. Это отметает все твои прежние мысли. Это помогает тебе забыться и вновь броситься в свой мучительно-сладкий омут… Омут ожидания события, к которому ты теперь всей душой стремишься».
Мужчина наблюдал за детьми, облизывал сухие губы, то и дело поднимал глаза к небу, выдыхал из себя какой-то словно спертый от долгого держания в легких воздух, затем, забывшись, снова задерживал дыхание, и когда обнаруживал это, понимал, что не вдыхает уже около минуты. Новая мука поселилась в мужчине, новая маленькая черная мука, но такая настойчивая, такая пламенная, что ей невозможно было не поддаться. Она испещрила горячими осколками всю внутренность мужчины – от горла и до самого паха. В паху особенно чувствовалась горячечная боль. С ней надо было что-то делать, иначе от нее можно сойти с ума.
Мужчина в очередной раз облизнул шершавые тонкие губы, поменял позу, положил книгу на колени и отправил мутный взгляд на детскую площадку. Тот скользнул по аквамариновой курточке, черному шарфику и рыже-каштановым прямым волосам нахмуренной, сосредоточенной девочки лет десяти-одиннадцати. Она выглядела старше своих товарищей, но мужчину это не оправдывало, нет, ни в коей мере не оправдывало. Да он и не старался найти себе оправдания – просто он уже давно привык… ко всему… этому.
Со стороны девочка казалась умнее тех, с кем играла на этой площадке, ее движения были более взрослыми, серые глаза – более осмысленными, действия – не такими резкими и необдуманными, как у остальных детей, хаотично носящихся по периметру. Наверное, именно поэтому мужчина и заметил девочку среди разномастной, бешеной толпы кричащих, спорящих, смеющихся детей – аквамариновое пятно не носилось, как угорелое, а спокойно ходило по грязному песочку от одной качели к другой, то и дело поправляло шарфик, так по-младенчески поднимая руки к лицу, в общем, выпадало из картины.
Мужчина наклонился, чтобы прокашляться – от участившегося дыхания всегда было так, – и жирная прядь черных волос выпала из-за уха, растрепалась, задела нос. Мужчина скорым, привычным движением заправил ее обратно и вытер рот тыльной стороной ладони. Сейчас он был уже не тем приятным человеком, каким был еще десять минут назад, сидя здесь с книгой, словно невинный законопослушный гражданин. Преобразился в один миг, едва увидел эти волосы и эту куртку, эти ручки, смешно поправляющие шарф… Преобразился не в лучшую сторону.
«Всегда появляется такая, что лучше предыдущей», – практически теряя себя, словно в нем остался один зверь, и ничего от человека, подумал мужчина и прочистил горло. В теле словно напалм разлили и подожгли. Было даже больно. Но отголоски приятных ощущений все же вспыхивали раз в минуту, сигнализируя о том, что пора действовать, и скоро эти отголоски превратятся в настоящее, истинное удовольствие, которым пресытится, пусть и на время, темный попутчик нашего героя.
Прошло всего пять лет с того момента, как мужчина понял, что этого попутчика нужно кормить настоящей плотью, а не просто мечтами. Прошло три с половиной года с того момента, как мужчина смирился со своей, он не спорил, что отвратительной для простого человека сущностью. Никто и никогда не стремился понять таких, как он. Кроме, разве что, психологов… Но они ведь все равно не смогут помочь. Никто и никогда не сможет помочь с истреблением темного попутчика – это мужчина знал наверняка. Это – врожденная, не приобретенная, просто поздно очнувшаяся в нем патология.
Он – психопат, и прекрасно это понимает. Но что он в силах сделать? Разве что убить себя. Убить себя – только так можно убить своего попутчика. Или просто подкармливать его время от времени и прожить прекрасную, полную радости жизнь. Радости, понятие которой разнится с понятием о радости обычных людей. У психопатов свои радости, – так любил повторять наш герой, и эта фраза была его излюбленной.