Герцог сполз с тела двойника и недолго полежал рядом, переводя дух. Он чувствовал себя уставшим, разбитым, бессильным и брошенным. Его положение было безнадежно. Несколько ран на теле, полученных при взрыве зеркала, раскрылись от резких движений, и из них вяло потекла кровь. Нестрашно. Страшно то, что ему все еще хочется четвертовать самого себя. Герцог не стал подбирать тесак. Он сделал вид, что не заметил его. Вместо этого он туго связал двойника по рукам и ногам и засунул его тело в мешок. Изголовье мешка он тоже затянул потуже. Взвалив груз на плечи, он поплелся к реке.
У брошенного причала была привязана старая маленькая лодка. Покачиваясь на легких ночных волнах, она то и дело поскрипывала, и это был единственный звук на всю округу. Герцог Глэнсвуд сбросил мешок на пологий песчаный берег и вплотную подошел к воде. На открытом пространстве лунном свету ничего не мешало, и освещение было почти вечерним. Герцог вошел в воду по щиколотку, пристально глядя вниз. Но в черной воде не отражалось ничего, кроме беззвездного фиолетового неба и ярко-голубого серпа неполной луны.
Глэнсвуд некоторое время простоял в воде в полном молчании. Ему было очень горько, и почему-то он не считал себя победителем. Он никогда не вернет к жизни Ловетт, никогда не снимет проклятие с лучшего, единственного друга, никогда не вернет себе доброе имя и никогда не заставит свое отражение вернуться обратно в мир зазеркалья. Человек без отражения. Человек без имени. Человек без жизни.
Серый в свете луны мешок шелохнулся, Лерой услышал стоны боли. Двойник приходил в себя. Герцог испытал сильное чувство тревоги, сердце окаменело. Он понял, что если убьет его, то уже никогда не сможет снять проклятья. Лодка скрипела, стоны усиливались. Зачем ему нужно было лезть в мою жизнь? В чем смысл этого проклятия? Герберт обязан мучиться до конца жизни, а я просто умру? От своих же рук? Сам себя уничтожишь. Так кто кого уничтожит: я – отражение, или оно – меня? Или проклятие состоит в том, что я должен убить часть себя? Безвозвратную часть. Что изменится, когда я убью его?.. Наверняка уже ничего нельзя будет поправить.
Нет, герцог решительно ничего не понимал, и от этого злился еще сильнее. Злоба и ненависть терзали его душу, едва он вспоминал о Ловетт. Его разум был не в силах принять и понять предрешенной участи. Зачем этой проклятой цыганке, чтоб она сдохла еще тысячу раз, понадобилось, чтобы против герцога Глэнсвуда восстала его собственная сущность?
Как бы там ни было, а Лерой твердо решил избавиться от двойника. Есть только одно средство – убить. Утопить. И неважно, что будет потом. Хуже уже не будет. Не может быть что-то хуже случившегося.
Герцог вернулся к мешку и потащил его к лодке. Под весом двоих взрослых мужчин днище проседало, но герцог не собирался отплывать далеко. Из мешка порой доносилось несвязное бормотание, но Лерой не обращал на это внимания. Вода была спокойной, только порой по поверхности прогуливалась мелкая серебристая рябь. Глэнсвуд поднял мешок из последних сил и выбросил его за борт. Серая ткань медленно погрузилась в прозрачную черную воду, осталось лишь несколько крупных пузырей наверху. Все. Конец. Где-то через полминуты двойник коснется дна и станет кормом для рыб.
Герцог, тяжело выдохнув, стал грести к берегу. Вскоре он услышал крик. Кто-то звал его по имени, и так громко, что распугал всех ночных птиц. Лерой привстал на корме и пригляделся. На берегу стояли, у самой кромки воды, две человеческие фигурки, и махали ему руками. Глэнсвуд узнал их и перестал дышать. Это были Герберт и Рэм. Герцог опустил глаза и увидел свое отражение – оно колыхалось на черных волнах. Еще никогда в жизни он не был так рад видеть самого себя.
ПРОКЛЯТЫЕ ВОДЫ
Наступали сумерки, когда судно вошло в проклятые воды. Посреди океана смена дня и ночи происходит по иным законам. Вода и небо бесконечно отражают друг друга, воздух между ними – слоистый газовый медиум меж двумя мирами-антиподами. Кажется, что соленые брызги достают до облаков.
Когда день клонится к вечеру, воздух густеет, темнеет, словно в него неравномерно подмешивают антрацитовую пыль. Граница между небом и морем практически стирается, они будто тянутся друг к другу. Нос корабля разрезает высокие темные волны, а над горизонтом загорается первое бледное созвездие.