– Нет, я что-то не понял, мужики! – подал голос Сорокин, 35-летний вислоусый мужчина с потухшим взглядом будто бы навечно обращённых внутрь себя глаз, полуприкрытых веками. Он был в редакции на особом счету, во-первых, как старший, во-вторых, как действующий сотрудник прокуратуры. Через него добывалась для отработки наиболее «перчёная» оперативная информация, что делала страницы издания привлекательными в широких кругах читающей публики, которая, как известно, любит детективные фильмы и книги. Невозмутимый, никогда не спешащий, Сорокин делался страшен в редких приступах гнева. Как-то допрашивали подонка, взятого за растление несовершеннолетних мальчиков, содержание притона и торговлю наркотой. Отчаянно выкручивавшийся кавказец умудрился лихо и вполне правдоподобно оговорить Сорокина. Лишь разработка показаний целой группы свидетелей позволила опровергнуть напраслину. Когда Сорокин впервые после снятия с него подозрений появился на допросе, артистичный кавказец завопил благим матом, замахал руками и, биясь головой о стенку, стал требовать немедленного задержания «опасного гада». Тот поначалу опешил. Затем резко изменился в лице. Лицо посерело. Губы превратились в узенькую бесцветную полоску. И без того постоянно прикрытые веки, словно закрылись окончательно. Глаз не стало, только из-под неплотно прикрытых век заблестел фосфоресцирующим огоньком потусторонний свет. В классических триллерах так выглядят вампиры и оборотни. Пока чернявый юноша корчился в истерике, вампир Сорокин медленно приблизился к нему, легонько взял за ухо и, развернув к себе лицом, прошипел: «Ещё слово обо мне, удавлю в сортире». Потом брезгливо отряхнул руки, будто от налипшего дерьма, и неспешно покинул кабинет. Через четыре дня кавказец загремел в изолятор, а ещё парой дней спустя его обнаружили повесившимся на ремне над отхожим местом. Сорокина долго обходили стороной. Позже выяснилось: покойный был наркоманом, суицид списали на «ломку». Год спустя зампрокурора вызывал Сорокина для доверительной беседы. О чём говорили, к чему пришли, осталось тайной. Но в редколлегии «Памяти» Сорокин с тех пор занял особое положение. Шило предпочитал не встречаться с ним взглядом, даже когда общался один на один. Председатель фонда Локтев всегда здоровался в первую очередь с ним, и только за руку, объясняя тем, что Сорокин старший из всех. Даже Беллерман, похоже, больше интересовался не бывшим пациентом Долиным, а Сорокиным. Когда сотрудник прокуратуры заговорил, все головы оборотились в его сторону. А он, не глядя ни на кого в отдельности, продолжил:
– Вопрос. К чему тут жёлтая газетёнка? Раз. Какая связь между ней и нашим переводом к «смежникам»? Два. И с чего вы взяли, что нам меняют крышу? Может, мы и ходили под ними, да не знали. Три.
– Мальчики, дослушайте! Вот, читаю… «Мы провели своё журналистское расследование, в котором нам помог специалист по ритуальным преступлениям кандидат исторических наук, доктор юридических наук профессор Знаменцев. В течение ряда лет профессор Знаменцев консультировал органы Государственной Безопасности, благодаря его глубочайшим познаниям и тонкому аналитическому мышлению, чекистам удалось предотвратить несколько тяжелейших преступлений в разные годы, в том числе, два убийства. Вот, что нам удалось выяснить. Все происходящие в последние месяцы события, главным образом, на православных кладбищах, действительно носят ритуальный характер. График преступлений чётко вписывается в лунный календарь и соответствует числовому ряду…» Так, это пропустим…
– Нет уж, начала, так читай все, – хором возразили все.
– Нет, тут всякая чушь про мистику, про Каббалу… Вот! Дальше интересно. «…Кроме того, абсолютная связанность географии событий с тем же числовым рядом позволяет предсказать, где и когда будет совершено очередное. Очевидные для специалиста вещи, тем не менее, не привлекают внимания сыщиков, будто нарочно уходящих в сторону и имитирующих следствие, вместо того, чтоб вести его. Может, настало время передать славно запутанное следователями прокуратуры и прикормленными ею журналистами из «Памяти» дело в руки настоящих специалистов, в КГБ?».
– Дай-ка прессу, – протянул руку Сорокин, пробежал глазами несколько строк, взглянул на подпись и спросил:
– Откуда? И почему наши ничего не знают?
– Наши, это ты имеешь в виду кого? – переспросил Краевский, – Локтева? А может, Беллермана?