Я видела какими глазами они на него смотрят! И дело было не в только в папике и больших бабках, стоящих за его широкой спиной. Что-то неуловимое сквозило во взгляде Егора. Что-то вызывающее притяжение и угрожающее опасностью. Я будто видела протянутый внутри молодого мужчины стальной стержень.
Тяжело выдохнув и набравшись храбрости шагнула к голгофе и села рядом. Взгляд ярких глаз испепелял мои внутренности, поэтому пришлось повернуть голову к Егору и мило улыбнуться.
В ответ схлопатала продавливающий взгляд неоновых глаз. Взгляд сверху вниз, взгляд внутрь- будто он меня сканировал.
Не услышала ни "привет", ни "как дела". Егор выжидательно молчал.
Снова отвернулась, выудила из сумки ноутбук. И тут Егора прорвало.
— Кошкина, у нас препод — профессор Преображенский по гражданскому праву, ведёт по старинке, начитывает лекции, а ты их записываешь в тетрадку своей красивой рукой. Кстати, сегодня ночью мне понравились твои руки. Они мягкие, нежные, как и твои влажные чувствительные губы. Всю ночь о них мечтал, представляя…
У меня на загривке шерсть встала дыбом, вернее волосы, и я зашипела как разъярённая кошка в сторону Егора:
— Прекрати! Храни свои мысли подальше от меня! Понял! Если ты проводишь со мной ночи во сне, то это не моя проблема, а твоя!
— Малышка, оставь свой "праведный" гнев и ор для других, а со мной разговаривай как положено девочке Запасных! Усекла?
Я вцепилась в тонкое запястье Мажора, когда в аудиторию вошел профессор Преображенский, бравый старичок лет семидесяти пяти, с гладко выбритым лицом и выкрашенными редкими волосами.
— Кошкина, оборзела? Ночью кочевряжилась, ломалась, а теперь сама лезешь ко мне? — нарочито грубо поинтересовался Мажор.
— Какой ночью? Ты ошалел от больших денег? Я спала в постели.
— В общаге тебя не было, — прошептал Мажор, бросая на меня ледяной взгляд.
Я оставалась неприступная как скала. Конечно, я не могла допустить, чтобы Клим подтверждал моё алиби. Никто ни поверит, что молодая женщина просто так спала в квартире с молодым здоровым мужчиной! Но я стояла и буду стоять на своём, утверждая, что нигде не шлялась ночью.
Главное сейчас владеть лицом! Получалось с трудом. Мне шили братьев Запасных и ночную прогулку "неведомо-незнамо" где и с кем!
Препод давно диктовал лекцию, поэтому я схватилась за ручку и попыталась записывать.
— Твою мать! — стержень закончился. Явно не рассчитывала, что придётся архаически писать на бумаге.
— Диана, запиши на мобильный, дома перепишешь, — по-дружески подсказал голубоглазый.
— Спасибо, — я положила мобильный на стол и включила запись.
Минут через десять внимательный взгляд профессора закружил по моему скучающему лицу, как ворон над Сергиевой Лаврой.
— Дамочка, почему Вы не записываете? Вам неинтересно?
Я привстала с места, и попыталась оправдаться:
— Профессор Преображенский. — На этих слов аудитория взорвалась смехом. Преодолевая шумовой барьер, я продолжила: — я записываю лекцию на телефон, потому что у меня закончился стержень в ручке.
Аудитория замерла в тревожном ожидании.
С удивлением заметила, что лицо преподавателя сначала вытянулось, затем замерло, после его физиономия побледнела и моя также. Скосила глаза на Мажора, он молча ржал. Заметив мой взгляд, мрачно ухмыльнулся мне.
И моя чуйка громко заорала:
— Подстава!
— Диана Кошкина, — обратился ко мне профессор, полностью пришедший в норму. — За свою пятидесятилетнюю практику встречал разное, но такую вопиющую незаинтересованность в обучении на лучшем факультете страны, вижу впервые! Может я Вас удивлю, если сообщу, что меня зовут Ивановский Иван Александрович и мои лекции запрещено записывать на ваши новомодные гаджеты под страхом отчисления из университета!
Показалось, что пол ушёл из-под ног, а все умные и не очень мысли разлетелись как птицы в голове разом,
и я не успела зацепить за хвост ни одну.
— Иван Александрович, — протянула я голосом наполненным невылитыми слезами обиды, — простите! Я больше так не буду.
Это были слова, занесенные в отдаленные файлы моего компьютера-мозга со школы. Только их я и смогла вспомнить.
Мужчина по-доброму улыбнулся.
— Как Вас зовут?
— Кошкина я. Диана.
— Прощаю, — снисходительно ответил Ивановский. И аудитория разом выдохнула, от чего воздух стал менее разреженным.
Я плюхнулась на место, и выбрав одну из трех ручек, появившихся на моей парте, начала скурпулёзно записывать лекцию.
— Эй, — Мажор толкнул меня в бок.