Ведьма без сомнений понимает мой тонкий намёк и бледнеет. Глаза широко раскрыты, в них проскальзывает страх и… боль?
Жалеет, что так себя повела?
Поздно жалеть, ведьма. Слишком поздно.
Я усмехаюсь и, подхватив пальцами вилку, продолжаю:
— Но я чертовски рад, что наше знакомство, пусть и спустя год, но состоялось.
Что-то гремит о дощатый пол, мы с тренером смотрим в сторону Сабрины и видим, как она склоняется под стол, чтобы поднять упавшую вилку. Девчонка извиняется, отходит к раковине и замирает там на пару секунд. С моего места видно, как она с силой зажмуривается, опустив голову вниз.
Логан ничего ей не сказал? Она не знала, что он всё видел? Жалел её?
На него похоже. У этого барана слишком доброе сердце.
Когда ведьма возвращается за стол с другой вилкой, я обращаю внимание на то, что выражение её лица абсолютно бесстрастное. И лишь то, с каким упрямством она старается не смотреть в мою сторону, говорит о её настоящем состоянии.
Ей стыдно.
Я ощущаю некоторое удовлетворение и, переговариваясь с тренером о бейсболе, с аппетитом уплетаю предложенную еду.
Вскоре нашу беседу прерывает зазвонивший телефон тренера, и он, извинившись, выходит из кухни. Ведьма подхватывает свою тарелку и ставит её в холодильник. Я успеваю встать позади её спины, как раз, когда она закрывает дверцу.
— Неужели, наелась, ведьма? — насмешливо интересуюсь я у её ушка.
Плечи девчонки напрягаются, пальцы на ручке холодильника белеют от той силы, с которой она её сжимает. С того ракурса, с которого я смотрю на её шею, хорошо видно, как часто бьётся жилка сонной артерии.
Моя близость тебя волнует, верно?
— Ты был на той вечеринке вместе с Логаном? — едва слышно спрашивает она.
Я облизываю сухие губы, отрываю взгляд от бархатной кожи шеи и оголённого плеча и выдыхаю с выражением:
— О да…
Сабрина медленно отцепляет пальцы от ручки холодильника; я замечаю, что они дрожат. Девчонка делает глубокий вдох и на выдохе цепляет пальцами один из стикеров, отдирая его от холодильника. Разворачивается ко мне. Я не шевелюсь. Глаза в глаза. Воздух вокруг нас ощутимо тяжелеет. Возможно, воцарившееся напряжение и мешает мне понять выражение её глаз…
Или сейчас я хочу совсем другого? Не понимать, а брать?
Сабрина просовывает руку между нашими телами и вдавливает пальцы в мою грудь. Я озадаченно смотрю вниз, а ведьма, отдёрнув руку, быстро уходит.
Отцепляю стикер от своей футболки и вчитываюсь в строчки:
«Я хотел бы, чтобы мы могли поболтать подольше, но у меня на ужин старый друг».
«Молчание ягнят»?
Я смотрю в ту сторону, в которою ушла ведьма и чешу пальцем бровь. Она однозначно на что-то намекает.
На что?
________
[11] Вуайеризм — тайное наблюдение (подглядывание) за людьми, занимающимися сексом или же за такими интимными процессами как раздевание, приём ванны (душа)
Глава 7. Сабрина
Воскресное утро и день я посвящаю уборке и стирке, чтобы отвлечься от сумбурных мыслей, которые роятся в моей голове, как гул рассерженных пчёл, после нежданного визита кретино-красавчика-Гилла.
Он был на той вечеринке. Был на ней и Логан. Был.
Что это означает?
Чёрт, если бы я знала!
Я пинаю корзину с чистыми простынями и падаю на плетённый стул за немного покосившимся столом из ротанга. Горячее солнце обжигает лицо и слепит глаза. Влажный воздух липнет к шее взмокшими прядями волос, выбившимися из высокого хвоста. Я закрываю глаза и, расслабив плечи, ловлю кожей свежий ветерок.
Может быть, он сможет развеять не только духоту, но и все мои тревоги и печали?
Было бы здорово.
Но куда там.
Итак, в моей памяти лишь обрывки, которые я, как ни стараюсь, не могу соединить в одно целое. Чётко я помню только начало. А затем что-то случилось. Разговоры, смех, лица. Много лиц, улыбок и глаз. Всё смешалось в кашу. Кадры, как в испорченном кино: блеклые или слишком яркие; одно накладывается на другое, а затем на третье; звуки задваиваются, пропадают или оглушают с такой силой, что хочется зажмуриться.
Следующее, что я хорошо и чётко помню — это то ужасное и отвратительное утро после вечеринки. Как бы сильно я не хотела его забыть — не выходит.
Я морщусь, выпускаю из пальцев прядь волос, которую неосознанно теребила и поднимаюсь на ноги.
— Эй, Остин! — окликают меня. — Ещё не достало возиться с бельём?