— А теперь говоришь мне, что с кафе была какая-то проблема, возникшая до взрыва. Не затруднит уточнить?
По характеру вопроса я не мог понять, известно ли ему об Энди или Саймоне Андерсоне.
— Я хочу поговорить с моим адвокатом.
Произнося эти слова, я думал лишь об одном: почему я раньше не поднял вопрос о присутствии адвоката? Наверное, по одной простой причине: и представить себе не мог, что окажусь в подозреваемых.
— Вы не единственный, кто пытается выяснить, что тут происходит, — продолжил я, вставая. — Разница в том, что я, возможно, добился лучших результатов, чем вы.
Мое раздражение, недоумение, адреналин, стремление во всем разобраться выплеснулись наружу.
Аравело хряпнул кулаком по столу:
— Ты. Твою. Мать. Держись. Подальше. От. Моего. Расследования.
Из здания Полицейского управления я вышел в ярости. Представил себе, как разряжаю в Аравело «кольт» сорок пятого калибра, и не стал отгонять эту юношескую фантазию.
Я практически не спал двое суток. Шею сводило от напряжения. Требования мозга передавались мышцам: «Сбавь темп, а не то мы надорвемся или нас сведет судорога». Я постучал лбом по стене здания, попытался успокоиться, вспоминая, что говорит медицина о моем состоянии. Все ведь определяли биохимические процессы. И причиной стресса стало в высшей степени травмирующее событие: взрыв, который едва не лишил меня жизни. Симптоматика не радовала: тревога, отрешенность, возможно, даже амнезия. Точно ли я помнил все то, что произошло в кафе?
Я закрыл глаза, глубоко вдохнул, и в этот момент зазвонил мобильник.
— Мы должны уехать отсюда, — сказала Эрин.
Глава 21
Эрин посадила меня в машину в двух кварталах от Полицейского управления. Я сразу заметил запах. Продукты. На заднем сиденье стояли два больших пакета из «Сейфуэя».
— Лейтенант Аравело — очень опасный человек, — поделился я своим мнением.
— Есть у меня такое ощущение.
— Он использует свой мозг точно так же, как его брат использовал фонарь.
— То есть?
— Как тупой предмет.
— Уточни, пожалуйста. — Эрин начала терять терпение. — Что ты узнал?
В голове пульсировала боль. Я потер виски.
— Он спрашивал о тебе.
— И что это должно означать? — В голосе слышалась тревога.
— Показал мне твою фотографию. Спросил, видел ли я тебя в кафе.
Эрин поднесла руку ко рту, прикусила большой палец.
— Почему он это сделал?
— Не знаю.
— Он сказал тебе, почему его это интересует?
— Не думаю, что из-за этого стоит волноваться, — ответил я. — Он сказал, что интересуется всеми, кто пережил взрыв.
Уже произнося эти слова, я понял, что мой довод не успокоит Эрин, как не успокоил меня. Выжило достаточно много людей. Почему копы спрашивали меня только об официантке?
В медицинской школе я узнал, что при операции голову пациента отгораживают от тела занавеской. Теоретически, чтобы уберечь пациента от малоприятного зрелища. Но в реальности занавеска защищает хирурга. Чтобы не сдали нервы от осознания, что он или она режет не просто мясную тушку, а реальное человеческое существо. Занавеска дает возможность хирургу сконцентрироваться только на операции. Вот и мне сейчас ой как не хватало этой самой занавески, чтобы более отстраненно взглянуть на Эрин, дать ей бесстрастную, объективную оценку. Не только Эрин, но и Аравело, Дэнни, всем участникам этого действа.
— Я рассказала им все, что знала, — нарушила паузу Эрин. — Я ничего не видела.
— Ты пошла в туалет.
— Я ненавижу копов.
Слова повисли в воздухе.
— Какую они показали тебе фотографию? — Голос стал спокойнее.
— Как на паспорте. Ты выглядела… ну, моложе. Может, лет на десять. Думаю, была в свитере.
Эрин заранее определилась с местом. Спросила, согласен ли я провести с ней ночь в Санта-Розе. У ее подруги там был отдельный дом, а сама подруга уехала на несколько дней. Обед приготовит она, а у меня появится возможность выспаться. Как говорится, то, что доктор прописал. По пути мы заехали ко мне, я покормил кота, взял чистую одежду, ноутбук и материалы для статьи. Все еще лелеял надежду, что у меня появится время для того, чтобы написать ее к назначенному сроку.
Эрин рассказала, как провела последние часы. Вновь проверила квартиру Энди, где ничего не изменилось, потом позвонила владельцу дома. Тот сказал, что электриков не вызывал, но в доме велись работы по подключению квартир к кабельной сети.
Когда мы ехали по мосту «Золотые ворота», я вспомнил, что через несколько часов мне предстояла встреча с сержантом Уэллером. Более того, я точно знал, что мне необходимо с ним встретиться. Он мог предоставить важную информацию, а вопросы я уже сформулировал. Достав мобильник, я начал искать номер.
— У меня идея, — подала голос Эрин. — Почему бы на час не выключить эту штуковину?
Я не заснул, но вроде бы впал в ступор. Воспользовался релаксационной техникой, которой научила меня Саманта: расслабить мышцы лица, полностью сосредоточиться на том, что находится прямо перед тобой. Фокус-покус, но это все, чем я мог воспользоваться, не имея под рукой «Хосе Куэрво»[22] с лаймом. Я смотрел на номерные знаки едущих передо мной автомобилей, запоминал цифры, расслабив мышцы лица. Однако чувствовал, как непроизвольно дергаются веки. Тонический блефароспазм, так это называлось у медиков. Мозг посылал импульсы выборочно. Я моргнул, но не смог его отключить, не смог избавиться от мыслей об Энни.
В последние двадцать четыре часа я узнал об Энди и Андерсонах, о блондинке в желтой блузке с нерезкого снимка, меня допросили в полиции. Но Энни никуда не делась, мысли о ней туманили общую картину. Мимо проносились городки, склоны холмов. Зеленое перетекало в зеленое.
У одних есть швейцарские Альпы, у других — итальянское побережье, у третьих — Аспен. Их всех затмевает северная Калифорния. Сто миль от Сан-Франциско в любом направлении, и вы в раю. Санта-Крус, озеро Тахо. Напа-Вэлли. Горы, касающиеся неба. Утесы над божественными пляжами.
— Сара.
Я вырвался из ступора.
Мы перестроились в самую правую полосу. Собирались съехать с автострады.
— Объясни, что это значит, — предложила Эрин. — После того, как дашь мне карту.
Я пошарил в бардачке в поисках дорожного атласа. Потом вернулся к допросу.
— Лейтенант Аравело показал мне фотографию женщины.
— Кроме моей? — удивилась Эрин.
— Я эту женщину не узнал, но подумал, что кто-то может узнать… давняя подруга Энни. Ее лучшая подруга. Может, Сара объяснила бы, почему мне передали записку, написанную почерком Энни.
Пусть в компании Сары я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, она вызывала у меня самые теплые чувства, особенно после прощального слова над могилой Энни. Она вспомнила историю о жарком августовском дне в далеком прошлом, когда Энни было одиннадцать лет. В тот день проводился легкоатлетический пробег, и отец Энни поставил ее под деревом с контейнером клубничного мороженого и табличкой с надписью: «Шарики мороженого. $1».
Энни мороженое продавать не хотела, но отец настоял, считая, что такой жизненный опыт необходим. Вернувшись во второй половине дня, он обнаружил, что мороженое продано, а выручка Энни составила один доллар. Спросил, как такое могло случиться, и Энни ответила: «Я основала фонд».
Собравшиеся в церкви забыли про грусть и расхохотались. Но на этом история не закончилась. Когда Энни раздавала шарики мороженого, ее увидел мужчина, который пришел, чтобы продать щенков Лабрадора. Одного он подарил Энни.
— Прошу разрешения вновь воспользоваться мобильником, — обратился я к Эрин.