– Я чувствую себя хорошо, но мне никто не верит. И не верит в то, что одержизнь – это не болезнь. Это как… как когда кормилица готовит пирог, а потом кричит из кухни: матерь божья, а сахара-то у нас не хватает! – Амелия настолько похоже имитирует интонации Ганны, что Жиль фыркает в кулак. – Так вот, мы делаем пирог, и у нас нет сахара, пап.
– У нас? – удивлённо переспрашивает Бастиан.
– Ага. Нас много. Одержизнь не только у меня. Месье врачи хотели меня к другим забрать, но если я буду там, я никак им не помогу. А они не понимают. Поэтому мы с Жилем убежали, чтобы найти месье, который скажет всем, что я не вру. Пап, почему ты с Жилем не здороваешься? Ты что, не видишь, что мы с ним вместе пришли?
– Здравствуй, Жиль, – равнодушно произносит Бастиан, взглянув наконец в зеркальце и поймав взгляд подростка. – Вот, значит, кого мне обучать управлению городом. Я думал, ты старше.
– Вам ли не знать, какого я возраста, – цедит Жиль сквозь зубы. – Здравствуйте.
– Амелия, bien-aimé, я очень скучаю по тебе. Ты же моё сердце, это навсегда, это не разорвать. – Бастиан пропускает реплику мальчишки мимо ушей, протягивает руку дочери: – Садись поближе. Расскажи, как твои дела. С кем дружишь, во что играешь, чем тебя слуги балуют.
И всю дорогу девочка увлечённо рассказывает отцу о рогатке, из которой так весело стрелять по мишеням на старом чердаке, о хромом рабочем Жераре, который умеет дальше всех плеваться, о том, что у Ганны попа такая толстая, что маленькой bien-aimé и не обхватить, о том, как быстро Жиль умеет гонять на велосипеде и что чуть-чуть быстрее – и можно полететь.
– А самое вкусное, пап, – это лепёшечки, которые Жиль привозит после учёбы. Они махонькие такие, но я знаю, что дети из Третьего круга едят их всего по одной. А мы их вообще не едим, потому что мы ещё беднее, вот!
Выслушав эту тираду от Амелии, Бастиан прикрывает лицо рукой и отворачивается к окну. Жиль не видит его, но точно знает, что бывший Советник Каро не смеётся.
– Месье Каро, – подаёт голос водитель. – Вы так и не сказали, куда мы едем.
– Третий круг, сектор девять. Линия один, дом двенадцать. Квартиру не помню, но найду.
– А как месье зовут, пап?
– Месье зовут Йосеф. Тома Йосеф.
Амелия весело скачет вверх по лестнице, с любопытством разглядывая граффити на стенах и затхло воняющие завалы барахла в углах.
– А это зачем? – спрашивает она, тыча пальчиком в сторону сломанного стула.
– Это мусор, – терпеливо отвечает Бастиан раз в десятый.
– А это?
– И это тоже. Перила не трогай, пожалуйста.
Идущий впереди Жиль оборачивается:
– Веснушка, может, всё-таки на закорки?
– Нет! На закорках я вниз поеду, на папе. Пап, я хочу жить в таком большущем доме! – восторженно верещит Амелия. – И чтобы наверху, к небу ближе!
Охранник за спиной Бастиана хмыкает и тут же получает уничтожающий взгляд.
– Ей всего семь. Это смешно? – Голос эхом бьётся в бетонном колодце лестничных пролётов.
– Простите, месье Каро.
– Стоп, пришли, – распоряжается Бастиан и стучит в неприметную дверь слева на лестничной площадке.
Амелия хватает Жиля за руку, прячется за него.
– Я не боюсь, – поясняет она. – Но там чужие люди.
Проходит минута, другая, но дверь никто не открывает.
– На работе твой месье, – подводит итог Жиль. – Давай, мелкая, запрыгивай на закорки. Ты обещала.
Амелия грустно опускает плечи, трогает дверную ручку. Мгновенье замешательства – и девчонка вовсю барабанит ладонями по соседней двери. Щёлкает задвижка, и на лестничную площадку выглядывает пожилая женщина.
– Мадам, здравствуйте, мадам! – тараторит Амелия, не давая ей опомниться. – Мы очень-очень ищем месье Йосефа, но не знаем, где он работает! Вы нам не подскажете?
Женщина подслеповато щурится, разглядывая девочку, потом поднимает взгляд на Бастиана, вздрагивает и пытается закрыть дверь. Воплем Амелии можно крушить стены:
– Мадам бабушка, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-а-а-а!
– Он в доке, чинит баркас, – испуганно отвечает женщина. – Там его спросите.
Щёлкает, запираясь, задвижка. Амелия радостно тянет Бастиана за руку:
– Поехали скорее, папа! Жиль, побежали наперегонки вниз!
В машине девочка нетерпеливо ёрзает, вертится и задаёт по сто вопросов в минуту:
– А что это – док? А баркас? А почему так называется, если это просто корабль? А какие ещё корабли бывают? А ещё? А зачем эсминец? А траулер почему? А кто в доке работает? А почему мне туда нельзя? А папе можно? А мне с папой? А потом мне можно без папы? А Жилю можно? Жиль, а меня с собой возьмёшь? А почему велосипед по песку не едет? Значит, колёса надо большие, да? А где такие взять? Папа, а в Ядре есть большие колёса для велосипеда? А машина там проедет? Жиль, а давай на машине ездить? Почему нет? А нам дадут машину, правда же, пап? Ну Жи-иль! Тогда я водить буду! А почему нет? Почему «сядь и не тарахти»?