— Мишаня, привет! Открывай, это мы! — Фогель не проговорил, он будто пропел эту фразу голосом девушки.
Мы открыли рты.
— Обалдеть! — восхищённо воскликнул Осип. — Если бы своими глазами не увидел, решил, бы что это Аглая говорит! Тебе бы в цирке выступать с такими талантами!
— В цирк всегда успеется, — сверкнул глазами Фогель. — А пока мне и кино хватает. Жаль, конечно, что оно всё ещё немое.
— Ничего, — усмехнулся я. — Будет тебе и звуковое, и цветное и даже три «дэ». Только не спрашивайте меня, что это такое!
Глава 25
Весь путь до жилища сестёр артист демонстрировал нам свои способности имитатора. Получалось у него весьма правдоподобно. Почувствовать разницу мог разве только очень близкий человек, да и то, если только хорошенько прислушался.
Девушки восторженно ахали, Осип просил спародировать то одного, то другого из общих знакомых, а сам Фогель буквально светился от счастья и купался в лучах неожиданной славы. Творческая личность, одним словом.
— Слушай, а может ты ещё и того… Чревовещатель? — вдруг спросил Шор.
— Маленько могу, — улыбнулся Фогель. — Было дело, брал пару уроков у Григория Михайловича Донского…
— Погоди, у того самого что ли⁈
На цирковом представлении известного на всю Россию артиста-вентролога — так на научном языке называется профессия чревовещателя, мне побывать не удалось, но много слышал о нём от других. Отзывы были восторженные. Донской выступал вместе с одиннадцатью куклами в человеческий рост и маленькой собачкой, говорил за всех разными голосами. Самые ударные репризы доставались пёсику, он же в конце исполнял трогательный романс.
Кстати, до революции Григорий Михайлович проживал в Одессе, а во время гражданской войны часто выступал перед красноармейцами, гастролируя в рядах агитбригад.
— У того самого! — подтвердил Фогель.
— Ну ничего себе! А ну, сбацай чего-нибудь! — обрадовался Осип.
— Сбацать, значит. А чего бы не сбацать! Давайте, я вам спою? — произнёс вдруг с абсолютно закрытым ртом Фогель и, не шевеля губами, затянул густым шаляпинским басом:
— Из-за острова на стрежень,
на простор речной волны…
Девушки прыснули. Осип, тоже не выдержав, схватился за бока и разливисто захохотал.
А я, прикинув некоторые моменты, замер. Меня, после всех продемонстрированных Фогелем талантов, осенила догадка.
— Валера, а товарища Иванова, председателя губисполкома, можешь изобразить? — вкрадчиво попросил я.
— Конечно, — кивнул, не понимая, что попадает в ловушку, Фогель.
— Да ну… Что-то сомневаюсь я…
— Зря!
— Пока не услышу — не поверю!
Фогель нахохлился, на его молодом лбе откуда-то появились глубокие морщины. Он принял картинную позу и произнёс слегка трескучим прокуренным голосом:
— Товарищи, на повестке дня первым пунктом стоит вопрос создания райсполкомов. В целях соблюдения общеустановленных по республике выборных сроков, общих перевыборов всего низового аппарата в связи срайционированием, не производить…
Закончив, довольно поглядел на меня.
— Ну как?
С Ивановым я никогда не встречался, как он говорит не слышал — так что всё зависело от мнения Шора.
— Точь в точь товарищ Иванов! — сия восторженными глазами, подтвердил Осип.
Я показал Фогелю правый кулак с поднятым большим пальцем.
— Во! Первый класс!
— Ну так… — заулыбался артист.
— Осталось только связаться с самим товарищем Ивановым и уточнить у него: точно ли он направлял в Одесский губернский уголовный розыск актёра товарища Фогеля и просил оказать ему всяческое содействие, — продолжил я.
Фогель поник. Мой удар попал в цель, догадка оказалась верна. А это уже совсем другой коленкор.
— Девушки, отойдите в сторону. Постойте там пять минут, — попросил я.
Перелесовы послушно отошли. Видать, не такие уж и пропащие. Обычные девчонки которых потянуло на сладкую жизнь. Слава богу дров наломать ещё не успели! И, надеюсь, больше не будут.
Разговор по душам с сестричками мне ещё предстоит. Но это потом, сразу, как только разберусь с более важными вещами.
Повисла тягостная тишина.
Понимая, что моего взгляда ему не выдержать, Фогель съёжился и спрятал от меня лицо.
А ведь ещё минуту назад я считал его мировым парнем.
— Значит, я прав — Иванов про тебя ни слухом ни духом. Ты позвонил Барышеву и его разыграл, — хмуро процедил сквозь зубы я.
— Так и есть, — еле слышно выдавил актёр.
— Зачем?
— Я уже всё объяснил: это нужно для роли.
— Прекрасно! — в сердцах воскликнул я. — А что мы потом будем объяснять товарищу Иванову? А? Если ещё не заметил: мы здесь не в бирюльки играем! У нас убийства, ограбления, налёты, трупы, в конце концов. Думаешь, я шучу?
— Да уж какие теперь могут быть шутки, — сокрушённо шмыгнул носом Фогель.
От недавней весёлости не осталось и следа.
— Я не хотел. Ребята… Простите меня!
— Бог простит! — покачал головой Шор.
— Что со мной будет?
— Догадайтесь с трёх раз, товарищ Фогель! — сказал я.
— Погоните?
— Нет, пива нальём и наградной маузер подарим! — взорвался я. — Знаешь, как это называется, Валера⁈
— Как? — вздрогнул он.
— Подстава. Вот, как это называется. Запомни и заруби себе на носу!
— Григорий… — посмотрел он на меня больными глазами и растерянно замигал. — Осип…
Шор отвернулся.
— Парни… — продолжил Фогель. — Ну, пожалуйста… Я ж не для себя старался! Для искусства!
Он оживился:
— Ну хотите — морду набейте! Я даже слова против не скажу!
— А что, мне идея нравится, — усмехнулся Осип. — Прям тут бить будем или девушек отпустим?
Артист стушевался.
— Можно и при девушках. Я готов.
— Морду тебе набить мы всегда успеем, — принял решение я.
Фогель вздохнул.
— Сначала поможешь нам арестовать Панова, — стал излагать план действий я. — Потом скажешь Барышеву, что так мол и так, творческая командировка в угро накрылась медным тазом, тебе позарез нужно на кинофабрику, и твоей ноги у нас больше не будет.
— Не боись, про твою выходку от нас он не узнает, — дополнил Осип.
— Точно, — кивнул я. — Не в наших правилах.
— Хорошо, — сдался артист. — И это… спасибо вам! Честное комсомольское, у самого на душе сейчас паскудно, что вот так вот с вами… не по-людски.
— То, что паскудно — это хорошо, — изрёк с видом философа Осип. — Выходит. Не совсем пропащий ещё.
Я позвал сестёр. Аглая и Анна снова подошли к нам.
— Можно идти? — спросила писклявая.
— Нужно.
Чем ближе мы подходили к дому Перелесовых, тем всё мрачнее становилось моё настроение. Не знаю почему, но мной овладели дурные предчувствия.
И вроде бы нет никакой причины, но… Пресловутое оперское шестое чувство вновь дало о себе знать.
— Вот здесь мы живём, — кивнула на двухэтажный кирпичный дом Аглая, расположенный на противоположном конце дороги. — Наша квартира вот там, наверху, где балкончик.
По моим прикидкам где-то здесь, поблизости, должен был находиться Гаврилов, который вёл слежку за домом. По идее пора бы ему дать знать о себе.
Я осторожно закрутил головой.
Странно… Очень странно. Гаврилова нигде не было видно.
У меня было всего два объяснения этому. Первое — Панов всё-таки рискнул покинуть убежище, и Гаврилов сел ему на хвост. А вот второе… Про него даже думать не хотелось.
— Убили! Убили! — раздался истошный крик.
Кричала женщина, судя по чёрным волосам, цветастой шали и броской, словно лоскутной, одежде — цыганка.
Не сговариваясь, мы бросились к ней, добежали за считанные секунды…
— Гаврилов! — замер Осип.
Издали оперативника можно было бы принять за пьяницу, который не рассчитал сил, и свалился спать на холодную, на не успевшую прогреться даже под ярким одесским солнцем, жирную землю. Вот только из груди его торчала рукоятка финки.