Соня. Кто - слабая? Я - слабая?
Она аккуратно положила гитару на серый камень парапета и свободными ручками спокойно сгребла Цудечкеса за лацканы пиджака, безо всяких видимых усилий, как перышко, подняла его и, пронеся в воздухе над гитарой, уронила на парапет.
Проезжавшая в лакированной коляске элегантная пара, вскинув головы, прислушалась.
Дама. Тебе не кажется, Морис, кто-то зовет на помощь? Оттуда, из моря.
Блеющий голос действительно доносился из-за парапета, ограждавшего набережную от моря.
Цудечкес. Помогите! Тону-у-у!!
Дама. Морис, кто-то тонет. Сомнений быть не может. Вы - спортсмен, Морис. Докажите мне, что вы еще и мужчина.
Морис, не моргнув, снял с головы шелковый цилиндр, бросил в него снятое с переносицы пенсне, передал все это даме и выпрыгнул из коляски. Затем легко вскочил на парапет, послал своей даме воздушный поцелуй и, как был в вечернем костюме с белым пластроном, в блестящих лаковых ботинках, нырнул с большой высоты в море.
Дама не спеша вышла из коляски и склонилась над парапетом.
Дама. Морис, я горжусь вами! Завтра вы будете в центре внимания всей Одессы.
Морис вынес из воды, как мокрую тряпку, Цу-дечкеса и уложил его на каменный тротуар у парапета. Толпа зевак сразу же облепила это место. 39. Экстерьер. Бульвар под каштанами. Ночь
Коляска с дамой и мокрым Морисом уносится от набережной. Дама, не боясь промокнуть, зацеловывает его.
Дама. Морис! Я счастлива, что я в вас не ошиблась.
Морис тревожно щупает карманы.
Морис. Боже, я потерял мое портмоне в море. 40. Интерьер. Кафе. Ночь
Цудечкес сидит за стойкой бара, скрытый от чужих глаз. На нем нечто вроде дамской ночной рубашки, с босых ног все еще стекает вода. Над ним хлопочет буфетчик, в кожаном фартуке, и старая еврейка из посудомоек. Она, всхлипывая, держит его мокрую одежду в руках и готова в любой момент зарыдать.
Цудечкес. Тихо мне! Высушить и погладить
утюгом. Мне некогда здесь рассиживаться. Время - деньги.
Он развернул мокрое портмоне, вынул пачку мокрых ассигнаций, отделил несколько и положил на стойку. Вместе с ассигнациями прилипла к стойке фотография Мориса в шелковом цилиндре с белой крахмальной грудью и с моноклем в глазу. 41. Интерьер. Коридор отеля "Париж". Ночь
В полуосвещенном безлюдном коридоре спит в кресле, густо похрапывая, Фроим Грач. За дверью, возле которой он уснул, - нескончаемые стоны и взвизгивания девиц. Фроим очнулся, вскочил и решительно стукнул кулаком по двери.
Фроим. Беня! Имей сердце! Я уже три часа жду перед запертой дверью.
Дверь, щелкнув замком, распахнулась, и на пороге возник голый как мать родила Беня, слегка прикрыв простыней ту часть тела, что располагается ниже пупка.
Беня. Мой дорогой друг и коллега! Не надо нагонять спешку. Спешат только кошки, и котята у них рождаются слепыми. Я ясно выразил свою мысль?
Фроим. Но у меня к тебе срочное дело! Нам надо поговорить на четыре глаза.
Беня. Кто говорит о деле, стоя на пороге? Я бы вас пригласил в комнату (он оглянулся вглубь комнаты), но... тут не совсем прибрано. Давайте спустимся в буфет и сядем за стол, как цивилизованные люди, а не как Бог знает что. 42. Интерьер. Буфет в отеле "Париж". Ночь
Внизу, в подвале, под сводчатыми потолками расположился буфет. И потолки и стены были когда-то размалеваны местным художником старинными замками и сценами из жизни их средневековых обитателей, которые, как мы знаем, любили крепко выпить и плотно закусить.
Поздние завсегдатаи буфета - люди из порта и несколько молодых людей, не совсем внушающих доверие своим обликом и поведением.
Беню Крика и Фрейма Грача усадили на почетные места за большой дубовый стол у самой сцены с бархатным занавесом. Там, под керосиновой лампой, играет на разбитом пианино старый еврей, которого то и дело клонит ко сну, а шум за столами не дает услышать, что он играет.
Фроим Грач, скосив единственный глаз за плечо, вздохнул горестно.
Ф р о и м . Я думаю, я знаю тех двоих.
За дальним столом сидят двое молодцов, одетых с иголочки, те самые, что прогуливались вокруг дома Фроима Грача. Они попивают пиво из кружек и изо всех сил изображают, что они увлечены беседой.
Фроим. Они из полицейского участка. Глянь-ка на костюмы. Выданы под расписку с вещевого склада городской полиции. Сидеть с ними - мне водка в глотку не пойдет. Может стошнить от стакана.
Б е н я. Пейте на здоровье, мосье Грач, и пусть вас не беспокоит всяких глупостей. Эти люди, конечно, на содержании у полиции, но я их подкармливаю жирнее.
Фроим. Ну, в таком разе, ваше здоровье...
Он залпом опрокинул в щель в бороде граненый стакан.
Ф р о и м. Ты большой человек, Беня. Я хочу наши с тобой силы собрать в один кулак. Кто со мной пойдет в компанию, никак не пропадает.
Беня. Кончай ходить вокруг да около. Говори дело.
Ф р о и м . Не будем ходить вокруг да около. Нам с тобой пора стать партнерами. И для начала, чтоб породниться, я отдаю тебе в жены мою дочь.
Беня. Твоя дочь, если захочет, тебя не спросит. Да и меня тоже. Объявит меня своим мужем и скажет, что так и было. Не знаешь свою дочь?
Судя по пустым бутылкам на столе, ими выпито немало. Старый Грач захмелел и вместо того, чтоб продолжать деликатный разговор, вдруг запел на весь буфет низким сиплым голосом старую песню об одесских ворах и грабителях. Песню грустную и сентиментальную: про молодого цыгана,
упрятанного надолго в тюрьму. И он в тоске просит надзирателя, хоть на день отпустить его на волю. Дома мается его верный конь без хозяина, а молодая жена выплакала свои прекрасные глаза.
Песня понятна каждому под сводами буфета. И все примолкли, нахмурились, как если это все об их собственной судьбе. Слушают внимательно.
Переодетые в штатское полицейские в глубине зала.
Соня, которая только что забрела в буфет и стоит, прислонившись к стене.
Любка Козак, хозяйка заведения, с уснувшим младенцем на руках.