Ничего подозрительного. Если не считать большого парусника с цыганами... цыгане играют на гитарах, поют. И полицейские лодки замирают с поднятыми веслами.
Волна с шумом накатывает на песчаный берег, и из пены возникает Сонька, в мокром в облипку платье. Присев на камень, она выжимает из волос воду и, щурясь, смотрит в набегающие пенные валы. Оттуда выныривает Беня и, оглянувшись на лодки с полицейскими, ложится на песок рядом с Соней.
Беня. Вам не кажется, Соня, что этот дворец губернатора сам просится, чтоб его ограбили?
Соня. А если там засада?
Беня. Пора, Соня, привыкнуть к мысли, что такие люди, как мы с вами, рано или поздно исполняют свой последний танец... на виселице.
Соня. Я вас прикрою... от любой беды... Я, Король, за вас жизнь отдам.
Соня наклоняется над ним и целует его в губы. За что тут же получает звучную пощечину.
Беня. Соня, вы забываете, что мы на работе.
Соня. А вы не догадываетесь, Король, что даже на работе мое сердце принадлежит вам? 16. Интерьер. Дворец губернатора. День
Беня и Соня, неслышно крадучись, переходят из одного зала губернаторского дворца в другой, опытным профессиональным взглядом отмечая все ходы и выходы. Во дворце - ни души. Хрустальные люстры, мраморные полы и колонны. Мебель красного дерева. Бронза и серебро.
Ливрейные лакеи в пышных бакенбардах важно шествуют друг другу в затылок, неся на вытянутых руках фарфоровые блюда.
Это шествие застает Беню с Соней врасплох, и они еле успевают заскочить в шкаф и прикрыть за собой зеркальные дверцы. Все стены этого шкафа винного погребца сплошь зеркальные, и сотни дорогих бокалов висят в деревянных подставках кверху донышками, множественно отражаясь. За бокалами, как жерла пушек, частокол бутылочных горл, запечатанных сургучом. Со всех сторон окружают Беню с Соней бокалы, которые при самом их незначительном движении начинают позванивать, как колокольчики.
Беня замирает. В щель видны шествующие с фарфором лакеи. А Соня, зная, что Король не может шевельнуться, чтоб оттолкнуть ее, прижимается к нему и впивается губами в губы. Бокалы начинают мелодично позванивать. 17. Экстерьер. Фасад губернаторского дворца. Вечер
Великолепный фасад губернаторского дворца сияет в огнях. Площадь перед дворцом иллюминирована электрическими фонарями. К чугунному кружеву дворцовой ограды один за другим подкатывают богатые экипажи, высаживая все новых и новых гостей. Ливрейные лакеи помогают им подняться по мраморным ступеням навстречу божественным звукам мазурки.
Жандармы в белых мундирах и белых перчатках оттесняют с площади толпы зевак, сбежавшихся со всей Одессы поглазеть на знатных господ и их расфранченных дам.
Шеф жандармов в усах и бакенбардах собственной персоной умоляет публику не мешать подходу новых экипажей.
Жандарм. Дамы и господа, не давите! Миром прошу, не нажимайте!
Он выуживает из людского водоворота захудалого щуплого еврея в ермолке, из-под которой ниспадают на оттопыренные уши завитые пейсы, и мощной рукой в белых перчатках за воротник отрывает его от земли.
Жандарм. Куда ты прешь, Иудин сын? Здесь не место таким, как ты!
Из подъехавшей кареты грузно высаживается еврейский банкир господин Тартаковский, в смокинге и шелковом цилиндре. Лакеи помогают его супруге и ему благополучно выбраться из кареты. Шеф жандармов, левой рукой все еще держа в воздухе семенящего ногами еврея, правой отдает честь семейству банкира. Еврей, как щенок, вися в кулаке жандарма, набрался духу задать вопрос.
Еврей. А как относительно самого богатого человека в Одессе еврейского банкира мосье Тартаков-ского? Разве он не такой же Иудин сын? Я просто интересуюсь... с вашего позволения...
Жандарм (почтительно). Господин Тартаковский, хоть и еврейского происхождения, допущен на бал по личному приглашению его превосходительства.
Продолжая висеть в кулаке жандарма, еврей позволяет себе роскошь порассуждать вслух.
Еврей. Так что, ваше благородие, невольно напрашивается вывод: у мосье Тартаковского большие миллионы и поэтому господин губернатор не побрезговал видеть его среди избранных гостей, а я, к примеру, имею в кармане большую дырку, поэтому по вашей милости вишу в воздухе, хотя это не совсем удобно человеку и отцу большого семейства. 18. Интерьер. Бальный зал в губернаторском дворце. Ночь
Хрустальные канделябры отражают мягкий свет от мраморных колонн. Вверху на хорах играет духовой оркестр. Самая избранная публика православной Одессы, знатнейшие из знатных, танцуют мазурку.
Сам господин губернатор возглавляет танцующие пары, сверкая вицмундиром, перетянутым муаровой лентой в изобилии орденов и медалей. Его, уже немолодая, супруга плывет с ним рядом в танце, отражаясь в зеркалах мигающими огоньками бриллиантового колье.
Музыка оборвалась. Танцующие отошли к колоннаде. Дамы обмахиваются веерами, мужчины,
кто постарше, присели в мягкие кресла передохнуть и отдышаться. Ливрейные лакеи бесшумно выросли, как из-под сияющего паркета, с подносами на вытянутых руках полными бокалов с освежающими напитками.
Губернатор опустился в золоченое кресло, а его супруга, стоя за его спиной, обратилась к публике.
Губернаторша. Дамы и господа! Наши уважаемые гости! Его превосходительство губернатор и я растроганы отзывчивостью ваших благородных сердец. Мы до глубины души тронуты вашим порывом, с которым вы откликнулись на наше приглашение посетить благотворительный бал в пользу несчастных детей-сирот православного вероисповедания. Его превосходительство, мой супруг, губернатор славного города Одессы и я уверены, что ни одна душа не останется равнодушной к трепетным голосам этих бедных сирот, наших младших братьев во Христе. Да не оскудеет рука дающего. Бог в помощь, дамы и господа.
Стройный и красивый молодой офицер, в сиянии аксельбантов и эполетов на новеньком, с иголочки, мундире, возник рядом с женой губернатора, вытянув на руках серебряный поднос. Бородатый поп, в черной рясе и с большим золотым крестом на груди, встал со стороны губернатора.