Соня смотрит на него, покусывая губы. Слезы поблескивают в глазах. Она пересилила себя и тронула пальцами струны гитары.
Соня.
И вся свадьба подхватила.
Старый цыганский романс на этой свадьбе прозвучал как откровенное признание в ее любви к Королю и грустное прощание с надеждой завоевать его.
За столами чувствительные женщины стали всхлипывать.
Беня стоит, понурив голову. Его молодая жена брезгливо морщит носик.
А позади свадьбы огонь нарастает, и искры долетают до столов.
Беня в задумчивости пошел к воротам. Соня тронулась за ним.
56. Экстерьер.
Улица у полицейского участка.
(Ночь)
По ночной улице Беня направляется к полицейскому участку. Он действительно пылает, как свеча. По охваченным огнем лестницам как угорелые носятся вверх и вниз полицейские чины, выбрасывая в окна дымящиеся ящики и картонки с документами.
Толпа полуодетых зевак собралась на другой стороне улицы и с интересом обсуждает событие. Арестанты в полосатых робах выбегают из подвалов и скрываются в толпе.
Новый полицмейстер — новая метла, которая чисто метет, — стоит в сторонке, в белом кителе с пятнами сажи на нем, нервно кусая кончики бравых усов.
Поравнявшись с ним, Беня сочувственно поприветствовал начальство, чуть-чуть приподняв плоскую соломенную шляпу, опоясанную черной муаровой лентой.
Беня. Вечер добрый, ваше благородие! Ну, что вы скажете на это несчастье? Это настоящий кошмар!
Беня сокрушенно вздыхает и качает головой.
Беня. Ай-яй-яй…
57. Экстерьер.
Бенин двор.
(Ночь)
А свадьба гуляет вовсю. Воры и воровки вошли во вкус. Пляшут, рвут подметки на ходу. Оркестр из последних сил дует в мундштуки, из медных труб вырываются визгливые до непристойности звуки.
Старый Тартаковский в этом бедламе дремлет на стуле и даже похрапывает. Невеста, как неодушевленная кукла, восседает среди букетов подувядших цветов.
58. Экстерьер.
Улица возле полицейского участка.
(Ночь)
Эхо песен доносится до Бени, направившегося назад, на свою свадьбу. Соня молча, как тень, движется за ним.
Проскакали к пожару конные упряжки с медными насосами. А потом послышался равномерный цокот копыт одинокой лошадки. Ночной извозчик не спеша катил по мостовой на своих дутых шинах.
Глаза Бени зажглись озорным блеском.
Он вскочил на подножку и бухнулся на пружинное сиденье, широким жестом пригласив Соню последовать его примеру.
Бородатый кучер остановил лошадку и повернул голову на толстой шее к пассажирам.
Кучер. Куда прикажете, господа хорошие?
Беня. Скажи мне, отец, сколько стоит твоя коняга вместе с этой таратайкой?
Кучер потерял дар речи.
Беня вытащил из-за пазухи пиджака пачку крупных ассигнаций и сунул кучеру в руку.
Беня. Бери все. Можешь не считать. Тут на целую конюшню хватит. Передай вожжи и катись подобру-поздорову.
Он обнял правой рукой прижавшуюся к нему Соню.
Беня. Я и моя жена отправляемся в свадебное путешествие.
Чуть не свихнувшийся кучер обрушился со своего облучка и припустился по улице, прижимая обеими руками к груди так неожиданно свалившееся на него богатство.
Соня. Беня, ты сказал что-то или мне показалось?
Беня натянул вожжи, и конь весело зацокал подковами по булыжнику.
Беня. Я сказал то, что ты слышала. Мы справим наш медовый месяц на виноградниках Молдовы.
Соня. Но ты же сегодня женился на другой женщине!
Беня. Браки вершатся на небесах, Соня, а не на грешной земле. С Богом мы как-нибудь поладим. Я сделал для него больше, чем он для меня.
Они вместе обратили глаза к небу, где безмятежно и сочувственно светила луна, и рассмеялись счастливо, как дети.
От переполнивших его чувств Беня запел тот самый цыганский романс, что только что Соня с таким чувством пела ему.
Беня.
Когда речей твоих не слышу, Грустна, задумчива брожу. Когда очей твоих не вижу, Мне кажется, я не живу.
Соня, не в силах оторвать счастливых влюбленных глаз от Бени, нежным голосом подхватила.
Соня. Скажи ты мне…
Беня. Скажи ты мне…
Соня. Что любишь меня.
Беня. Что любишь меня.
И дуэтом, в один голос они пропели последние слова романса.
Беня и Соня.
Высокие платаны по бокам мостовой бесконечной аллеей уплывают назад под цоканье копыт. И луна на небе, и бриллиантовые звезды, благословляя их путь, далеким эхо повторяют мелодию романса.
59. Экстерьер. Одесская гавань. (День)
И как в начале фильма, мы возвращаемся в современный порт Одессы, к белоснежному борту океанского лайнера у пирса, к пестро одетой толпе иностранных туристов и к старому еврею, стоящему в их окружении.
Старый еврей. Беня Крик и Соня Золотая Ручка провели такой медовый месяц, какой даже царям не снился и произвели на свет всего одно дитя. Это — я. Ваш покорный слуга, оставшийся в нежном возрасте круглым сиротой.
Как вы знаете из истории, вскоре здесь свергли царя и началась гражданская война. Между красными и белыми. Беня всегда был за справедливость. Он собрал своих мальчиков, пару тысяч, и выбил белых из Одессы. И три дня и три ночи он делил собственность богатых среди самых бедных. Три дня Одесса радовалась и веселилась, как никогда до того. И тогда пришли в город красные и Беня приветствовал их как братьев, но они не разделяли его чувств.
Они поставили его к стенке и расстреляли.
Вы спросите: почему? Вот что я по этому поводу думаю. Они читали Карла Маркса и поняли его так, что надо все разделить, чтоб ни у кого ничего не было. А Беня не читал Карла Маркса и полагал, что надо все делить поровну, но чтоб у каждого что-нибудь да было. Пуля решила этот спор, и они до сих пор уверены, что были правы.
Милиционер в черном мундире вразвалку подошел к старому еврею и положил ему на плечо руку в белой перчатке.
Милиционер. Пройдемте, гражданин. За такие речи перед иностранными туристами вас по головке не погладят.
Он защелкнул браслет наручников на правой кисти старого еврея, приковав его цепочкой к своей левой руке.
Старый еврей. Итак, вы видите… Он тоже читал когда-то Карла Маркса. Одним словом, прощайте. Будьте здоровы и внимательны. Возьмите, мистер, ваши часы. А это, мадам, если не ошибаюсь, ваш браслет. Пока вы слушали меня, я немножко размял пальцы. Возьмите обратно. Они у меня все равно конфискуют. Не надо благодарностей. Я вам только напомнил, что вы в Одессе, где надо беречь свои карманы. Гуд бай. До свидания. Оревуар, аривидерчи…
Белоснежный лайнер отошел от пирса, прощаясь с Одессой воем американского джаза.
Старый еврей и милиционер, скованные вместе наручниками, удаляются вверх по знаменитой лестнице, как два закадычных приятеля, прогуливающиеся вдвоем, рука в руке. Они оба движутся, как будто пританцовывают в ритм джаза, потому что они оба дети Одессы-мамы.
КОНЕЦ
Париж — Иерусалим — Нью-Йорк 1971-1988г.