В. Мешков
На улице меня обнял Мешков. От него пахло вином.
— Амшей.
— Вася.
Разговорились.
— Бегу из дома верхнемасловского. Вот мертвечина. Знаешь, это ведь крематорий. И похож он по форме и архитектуре. Сволочь Герасимов. Это он выбирал стиль. Какая тоска и мертвечина в этом жутком сером доме. Все какие-то крысиные и мышиные люди. Разве такие жильцы могут что-нибудь хорошее создать! Ты не согласен со мной, Амшей?
Ко мне ходит народ. Придет кто-нибудь, а за ним сейчас же другой: «Ты его не приглашай, он такой-то и такой-то». Да черт с ним. Ходит этот хромой Симанович. Жалко его. Больной. Так нет. Выкинь его, выплюнь его. Почему?
Все сидят, запершись, закрывшись, и что-то делают. А что делают, черт их знает. Векселя ли фальшивые подделывают, деньги ли печатают. Черт их знает. Половина дома — богадельня, половина — крематорий.
Никто не веселится, не смеется, не хохочет. Зайдем к рабочей молодежи нашей. Живут по-настоящему, по-советски, а эти — гм.
И другой дом. Тот — лазарет. Стучусь недавно к Ефанову. Пять минут возился. Или жидкость прятал, или репродукции слизывал. Черт его знает! То же и у Петра Котова. Ну и публика.
В Ц. Б., центре всесоюзной халтуры и пошлости, висит стенгазета с заголовком «Искусство в массы».
Оргкомитет выставки «Наша Родина» устроился в здании старинной церкви. Касса выдачи авансов приютилась под фреской «Крещение Руси».
С. Герасимов, говоря о своем Ц. Б. художественных заказов, сказал:
— Это не Ц. Б., а Б…Ц.
Добычина говорит:
— С такой фамилией, как Шквариков, нельзя заведовать изотделом Комитета по делам искусства. Как нельзя заведовать больницей с фамилией Гробов.
В. Мешков говорит:
— Отец мой сказал: «После того, как я увидел сангины Кацмана, — я бросил свои и уже не могу ими заниматься».
О Василии Яковлеве: «Он — неплохой человек, только аферный».
О живописи:
— Трудно работать, трудно в руках кисть держать. Почему? На кисти висят Шквариковы, Быковы, Бескины. Слишком много груза!
1960. Моя девочка. Бумага, сангина. 21.5×17
Федор Богородский демонстративно счастлив своей семейной жизнью: «женой замечательной и гениальным сыном». Это заслонило собой всю его живопись.
Верхнюю Масловку называют «Нижней Монпарнасовкой».
Один и тот же натурщик позирует на разных этажах и в разных мастерских, в разных позах и ролях.
Так, один натурщик — пожилой, в поношенном костюме, с небритым желтым лицом человека, потерявшего вкус к жизни, — позировал на 5-м этаже в качестве вредителя, на 3-м — председателя колхоза, на 1-м в роли стахановца.
Бывает наоборот.
Закупочная комиссия
Закупочная комиссия обходит наш производственный дом на Масловке и закупает для выставки пейзажи и натюрморты. Чтобы сохранить установившуюся традицию, МОССХ назначил председателем комиссии художника, не пользующегося ни любовью, ни уважением художнической массы. Это, разумеется, натуралист, пишущий под цветные фотографии. Ходят слухи, что первым номером высокой деятельности комиссии было приобретение у ее председателя продукции на 43 000 рублей. В нашем доме комиссия приобрела картины только у трех художников, живущих на первом этаже. На сто двадцать мастерских это, конечно, маловато. Рассказывают, что на втором этаже комиссию встретили руганью. На третьем — фразами, в которых чувствовался накал нуждающихся. На четвертом — кулаками.
Небывалый в жизни дома скандал. Особенно всех возмутило то, что комиссия входила к нам, как в инфекционные камеры. Не здороваясь, не прощаясь, не разговаривая.
1962. Портрет внучки. Бумага, пастель. 50×37
1961. Москва. Амшей Нюренберг с женой Полиной на своей персональной выставке
1964, cентябрь
Виктор Перельман сегодня мне рассказывал:
«В час ночи телефонный звонок. Кто это надумал ночью звонить? Беру трубку…