Произведения Нюренберга также соотносятся и с «водными сюжетами» с изображением лодок (кораблей), скользящих или застывших на водной глади (море, реке), любимыми многими французскими художниками от импрессионистов до фовистов. Мотив каравеллы (бригантины) с алыми, желтыми, белыми или цвета морской волны парусами присутствует почти во всех работах Нюренберга как персонификация юношеской мечты о таинственных и неведомых странах. Романтический образ парусника нашел выражение в ранних стихах дружившего с Нюренбергом Эдуарда Багрицкого[16] и в строках его знаменитой «Креолки» (1915):
Нюренберг вспоминает, как в Париже он снимал одну мастерскую вместе с Шагалом, как оба делились вспоминаниями о своей родине и «о счастливых днях юности»: «… я ему рассказывал об Одессе. О поразившем мое юношеское воображение сказочном порте, о громадных иностранных пароходах <…> и особенно много рассказывал о море, о его непередаваемой героической романтике в часы шторма, когда берега и я, писавший его, покрывались злой бело-желтоватой пеной. И о закатах»[17].
Во второй половине 1910-х гг. Нюренберг переходит к кубистическим экспериментам в области формы в духе Сезанна и раннего Дерена, о чем свидетельствуют его картины «Белые паруса» и «Купальщики» (обе 1916; вариант последней представлен в экспозиции собрания Одесского художественного музея) и «Натюрморт с черепом» (предп. 1918) в составе коллекции Перемена. Спустя годы Нюренберг писал об огромном влиянии Сезанна на молодых художников: «они нашли в нем мэтра, ведущего борьбу за расширение форм и средств выражения. (Здесь и далее курсив автора. — Л. В.)
Он оформил их пластическое сознание и научил их относиться к своим задачам и средствам более рационально — размышлять и обосновывать свои действия. <…> он вернул художникам утерянные ими формальные методы»[18].
«Белые паруса» и «Купальщики» являются реминисценцией «Больших купальщиц» Сезанна («Les Grandes Baigneuses», 1895–1905). Живопись «Белых парусов» экспрессивна и динамична. Это впечатление создается ритмическим повтором треугольной формы, подчеркнутой в структуре изображения напряженных от ветра тугих парусов, монолитных гор и тяжелых пальмовых листьев, пластичного объема густой массы морских волн и плотного пространства.
Нюренберг внимательно изучал и анализировал композиционную структуру картин Сезанна и затем, как можно видеть, применил ее в своих работах: «На первом плане строилась боковая, покрытая тенью кулиса, на втором и последующих планах сооружались кулисы, освещавшиеся по мере их удаления вглубь картины. Глаз зрителя, переходя от темной первоплановой массы к светлой, получал, таким образом, одновременное впечатление глубины и света. Этот принцип с достаточной отчетливостью может быть прослежен в его „композициях“, особенно, в „купаниях“»[19].
О портрете Я. Перемена
Единственный портрет Я. Перемена (бумага, гуашь, тушь, карандаш; 103×70,5) создавался на основе эскиза Нюренберга. Об истории его создания поведал сам меценат в своих мемуарах спустя много лет. В конце 1918 г. в Одессе прошла наиболее успешная выставка «независимых». «Газеты были полны похвал и прославлений. В журнале „Еврейская мысль“ […] критик М. Радвиг опубликовал ценную статью[20]. […] (Картины, разбираемые в статье, были в большинстве, если не все, из моей галереи, привезенной в страну)», — вспоминал Перемен. «В благодарность за многолетнюю помощь, — описывал далее он, — и за особый труд, который я посвятил для успеха выставки вообще и для каждого в отдельности, художники преподнесли мне оригинальный подарок на память: нарисовали мой портрет в форме шаржа, который отмечал мою преданность искусству. Картину сделали по этюду-экспромту Амшея Нюренберга в совместной работе всех художников, которые участвовали в вечеринке, около двадцати человек. Она была закончена с быстротою молнии, и сохранилась в моей галерее до сегодняшнего дня»[21].
16
См. стихотворения «Конец Летучего голландца» (1915), «Возвращение». Литературными кумирами Багрицкого в этот период были романтики Майн Рид, Стивенсон, Р. Бернс, символисты Эдгар По, Артюр Рембо, Бодлер, Верлен, из русских поэтов — Гумилев. Катаев писал, как Багрицкий декламировал «с упоением свою знаменитую „Креолку“». См.