— Ты, Вовчик, здесь все собери, снеси домой, а я схожу водно место. Кто будет спрашивать, скажи, скоро буду — Иван протер руки и побрел в пивную.
Надька с Доркой собрали передачу для свекрови, летом полегче как-то. Зиму пережили, и слава Богу. Народу было мало, очередь двигалась быстро. Посылку приняли, она облегченно вздохнула: раз принимают, значит жива. На работу возвращаться не хотелось. «Пойду-ка на еврейское кладбище, оно здесь рядом», — решила Дорка. Давно, еще в детстве, с отцом и его старшим братом ездили на это кладбище. Маленькая была, не помнит, к кому и зачем они там ходили. Запомнила только раввина и мужчин, они все в черной одежде были и пели, потом плакали.
Старое еврейское кладбище было в запустении, нигде ни души, но ей почему-то не было страшно. Она шла через заросли бурьяна, кустов и деревьев, рассматривая памятники. Те, что уцелели, ей казалось, стояли, как солдаты над своими ранеными товарищами. Но многие были простреляны насквозь, воронки вместо могил, поросшие травой. И на этом свете нет покоя, и на том, везде одинаково. Она присела на край гранитной плиты, солнце приятно грело, ее сморило и в дремоте почудилось, что к ней идет мать, совсем молодая, высокая, красивая, с распущенными волосами.
«Мама, ты жива, а мне все говорят, что тебя убили. Мамочка, я так счастлива, я люблю тебя, слышишь? А где папа?» — «Все со мной, доченька, и папочка рядом, только тебя нет и Розочки...»
Дорка испуганно открыла глаза, в лучах ослеплявшего лицо солнца, ей показалось, застыла мать с детьми... Она не могла поверить, щипала себя за руки, вскочила. Перед ней стояла цыганка, волосы, такие же вьющиеся, черные, как у мамы, развивались на легком ветерке. Рядом, держа женщину за подол широченной юбки, стояли дети, разных возрастов, в руках у них были узлы. Вероятно, они ночевали здесь, на кладбище, в уцелевших склепах. Цыганка что-то сказала. обращаясь к мальчику возраста Вовчика, он быстро протянул Дорке металлическую кружку с водой. Чумазое личико улыбнулось, обнажив белые зубки.
— Пей, голуба, пей!
У Дорки дрожали руки, зубы стучали о кружку. Цыганка положила руку Дорке на плечо, озноб прекратился.
— Пей, голуба, пей! Садись сюда.
Дорка послушно села на надгробную плиту, цыганка присела на корточки напротив. Лицо ее было молодым и красивым, только проступившая на голове седина не давала возможности определить возраст. Дети отошли в сторону, вдали Дорка заметила еще нескольких женщин с детьми, мужчин в таборе не было видно.
— Ты мать звала, отца, детей?
Она взяла Доркину руку в свою, мягко погладила, провела по ладони, лицо ее осунулось, она заволновалась, что-то зашептала.
— Ты была в казенном доме?
Дорка не поняла сначала и молчала.
— Не ходи туда больше, не носи, нет ее там.
— А где? — Дорка обеими руками вцепилась в цыганку.
— На мертвом поле она.
— Каком поле? — не унималась Дорка, продолжая крепко держать цыганку. — Где моя мать, отец, сестры? Ты знаешь?
Цыганка утвердительно кивнула головой.
— Там они все, на мертвом поле, там целый город, твой народ, тысячи, и наши там тоже, и русские сеть, целый город — мертвое поле...
Дорка еще сильней прижала женщину к себе:
— Поведи меня туда, я заплачу!
— Не говори о деньгах. О сыне своем заботься, а сейчас иди с ними, — она указала на двух юношей и девушку, спрятавшихся в ожидании ее за памятником.
Дорка едва поспевала за ними. Вдруг она услышана ржание, из-за дерева появился паренек с лошадью, он передал поводья старшему, и старая кляча под характерный свист быстро перебежала через пыльную дорогу, скрылась в небольшом перелеске между полями. В кустах Дорка заметила спрятанную подводу, в нее впрягли несчастного Воронка, так звали клячу, парни уселись на козлы. Тронулись, наказав девушке ждать. По одним им известной дороге ехал навстречу уходящему солнцу, словно пытаясь его догнать. «Тпрууу, это здесь, слезай!» — скомандовал Дорке старший, и помог сойти с повозки. Лошадь отвели в посадку привязали к дереву, сами юноши уселись рядом, поджав под себя ноги. Дорка стояла в нерешительности — поле как поле, несеянное, наверное, несколько лет. Она медленно двинулась вперед, несколько ворон вспорхнуло прямо из-под ног. Дорка остановилась, и вдруг все поле заходило ходуном, тысячи черных птиц, захлопав крыльями, с криками поднялись над землей. В ужасе она закрыла лицо руками и тоже стала кричать. Цыганенок, что поменьше, отломал большую ветку чумака, стал разгонять ею птиц. Дорка руками сгребла немного земли в небольшую тряпицу и быстро побежала к телеге. Она все оглядывалась, пытаясь запомнить это жуткое место, над которым кружили эти страшные черные вороны смерти. Хотела спросить что-то, но комок подкатил к горлу, не дал вымолвить ни слова.