Внезапно я почувствовал, что спину обдало холодом. Я повернулся, и мне в лицо ударил другой ветер, синий до черноты, наверное, родившийся в морских глубинах, потому что он был прохладен и влажен. Он шествовал медленно и тожественно, уверенный в своем могуществе, неукротимый и, казалось, сам не сознавал своей силы. Это порождало в душе спокойствие.
Между двумя стихиями — желто-черной и сине-черной — не было границы. Та, влажно-морская, поглощала песчаную стихию, укрощала ее в смирительной рубашке своей водяной мощи и прибивала к земле — побежденную, униженную и раздавленную.
Потом как из ведра хлынул тяжелый дождь. Сначала он был грязно-желтый, но становился все чище, его струи светлели, стали сине-зелеными, потом белыми и сверкающими как слеза. Черные потоки побежали по улицам, казалось, что они в безудержной панике мчатся к решеткам уличных стоков, чтобы спрятать свою злую и порочную грязь, удрать на дно подземных каналов, которые ведут к мелким топким болотам у моря. В летнюю жару над ними появляются дрожащие миражи шоссе, обсаженных высокими эвкалиптами. Я знал, что это — удивительные видения, потому что по такому болоту не может пройти человек, не говоря о шоссе.
Потом дождевые струи стали тонкими и прозрачными, капли удлинились, падали реже и медленнее, над землей простерлась влажная зеленоватая пелена, новое, спокойное безмолвие, в котором набухали птичьи и человеческие голоса. Сначала они как будто только пробовали себя, только угадывались, а потом вдруг сразу зазвучал гвалт, песни и слова, произносившиеся наперебой. На улицы высыпали дети, много детей, они спешили зарыть ноги в наносы песка и тут же вымыть их в быстро текущих ручьях.
Небо над нами было чистым и синим.
Отшумел и сине-черный ветер, он погнал песчаную бурю еще дальше, туда, откуда она пришла — в пустыню. Позднее он вернется и уляжется на успокоившуюся сине-зеленую ширь, которая становится все светлее, теряет густоту красок под ослепительным летним солнцем, замирает в его горячих объятиях.
ДЕЛО ПЛОХО
Дело с самого начала пошло так скверно, что я просто не знал, как быть. Нужно было немедленно организовать прием и встречу нашей делегации по подготовке конвенции, что называется, взаимовыгодной для обеих сторон. Досюда все было продумано и шло как надо, но наши совсем неожиданно решили прислать делегацию прежде, чем был вручен предварительный проект документа, и у другой стороны не было времени, обдумывать его.
Такое со мной уже случалось.
Помню, как руководитель одной такой делегации повторял мне до полного физического изнеможения: «Мой министр прислал меня, чтобы я подписал, и вы должны сделать так, чтобы документ был подписан!»
Я делал все, что умел и мог, и дело дошло до какого-то этапа, на котором что-то было подписано. Позже я узнал, что человек этот остался недоволен и высказывался по моему адресу. У меня не было причин притворяться довольным, я послал короткое сообщение и сделал запись в блокноте, чтобы подробнее рассмотреть случай в годовом отчете о работе посольства.
И на этот раз все шло не так, как надо.
Сообщение о прибытии нашей делегации пришло несколько внезапно, а государственный секретарь, который должен был дать ход делу, все не мог меня принять. Разумеется, это было облечено в соответствующую форму, как того требует хорошее воспитание. Мне говорили: «Господин государственный секретарь будет счастлив вас принять, но именно в ближайшие дни состоится поездка министра за границу, и он занят ее подготовкой; кроме того, вам, вероятно, известно из газет, что он является членом межведомственной комиссии, которая рассматривает весьма важный законопроект».
Все это было совершенно верно.
Но верно было и то, что от государственного секретаря зависело, начнет работу смешанная комиссия или нет, и следовательно, я должен был во чтобы то ни стало найти его и поговорить с ним. Я знал, что господин министр является президентом одного из футбольных клубов и что сегодня вечером команда этого клуба должна играть очередной, причем решающий, матч весеннего первенства. А известно, что где министр, там и государственный секретарь. Он тоже утверждал, что футбол для него — любимый вид отдыха, горячился и болел вместе со своим шефом; я до сих пор не знаю, искренне или не очень. Впрочем, это мне было все равно. Главное — встретиться с нужным человеком. И я потащился на стадион.
Было холодно и ветрено.
Я вошел в ложу дипломатов.