— Как, вы в самом деле не знаете, что премьер-министр уезжает первого числа? Да, он сначала посетит страну, которая в прошлом году направила приглашение президенту, но он до сих пор не совсем здоров. Премьер вернется через азиатский континент. Не знаю, насколько это точно, но он, кажется, остановится в столице одной бесспорно быстро развивающейся страны, да, на целых четыре дня. Вероятно, здесь не только туристический интерес. Я знаю, что уже давно ведутся переговоры о долгосрочном и почти беспроцентном займе. Да, уже все подробности оговорены и соглашение будет подписано. О, мне трудно сказать, чем привлекаем мы именно эту столь далекую страну, и почему заем так велик, но это факт…
Последнее предназначено для ушей посла другой великой державы. Это зонд, бур или щуп, который погружается в предварительно разведанный участок, опираясь на точные данные и наблюдая за реакцией. Затем все услышанное будет отражено в литературном жанре, не очень популярном, зато хорошо известном в дипломатической практике под названием «памятной записки».
Журналистка чувствовала себя хозяйкой положения. Она говорила и говорила, в большинстве случаев предлагала действительную информацию и в то же время внушала свои выводы. Лицо ее заблестело сильнее, глаза сузились, бесцветные ресницы часто моргали. Вот она сказала все, что должна была сказать, и начала повторяться. А в мирке, где слишком многое и без того повторяется, не любят пережевывать одно и то же, потому что повторения утомляют участников игры, требуют от них лишнего напряжения, наводят скуку и вызывают раздражение.
Подали кофе. И коньяк. И ликер. «Курвуазье-Наполеон» и «Мари Бризар». Подлинные VSOP. Зато кофе был жидким и безвкусным.
Благодаря всему этому за столом наступило оживление, народ зашумел, задвигался, и вскоре я остался один. Точнее, в обществе дамы с поредевшими волосами и неприятно влажными губами, обвисшей кожей лица, одетой в какое-то псевдопарчовое и безвкусно сшитое платье.
— Так, — говорю я, — значит, уезжает премьер-министр…
— Каждый куда-нибудь уезжает!
— Да. Но некоторые остаются!
— Это вы обо мне?
Я вовсе не имел в виду ее. Просто надо было как-то ответить на реплику дамы.
— Лично мне здесь хорошо. Зато вам я желаю вернуться к своему со-ци-а-лиз-му (последнее слово было сказано резко и зло).
Это было уже грубо. Тем более, что она всегда старалась говорить протяжно-иронично.
— Спасибо, — смиренно отозвался, я, — постараюсь воспользоваться вашим советом. Но и без него я сделал бы то же самое. И если вам угодно знать, это произойдет в ближайшее время…
Она замолчала. Видно, силы уже изменяли ей, даже злоба не помогала. Я встал и отошел к группе коллег. Она сидела одна, опустив голову и глядя перед собой невидящими глазами.
Вскоре все стали разъезжаться по домам. Вилла посла стояла на берегу моря, далеко от города, и широкое шоссе бежало среди неоновых ламп, чистых и прозрачных. Они бросали совершенно театральный свет на крупные оголенные стволы эвкалиптов, нежную зеленую листву дикой мимозы, белые фасады придорожных кафе, безмолвно и безжизненно стоящих в темноте. Сейчас не сезон, и большинство заведений закрыто. Грустно смотреть на эти магазины, кафе, рестораны, которые работают шесть-восемь месяцев в году, а остальное время стоят, опустив плечи, под крупными каплями дождя, дрожат от ночной сырости, синеют и зеленеют от холода. Такое же потрясающее одиночество и тоску я почувствовал однажды, когда безрассудное желание поработать там, где никто не будет беспокоить, привело меня зимой на курорт Золотые пески, в гостиницу, которая называлась не то «Букет», не то «Герань». Вечером я уныло жевал в одиночестве котлеты, потому что никто не станет разжигать шашлычницу для одного человека, и не знал, с кем распить бутылку «мискета», а вино не любит молчания. Потом откуда ни возьмись появился один мой приятель, он был с машиной и предложил мне ехать вместе с ним в Софию. И мы помчались по грязному шоссе, которое у Сливена стало снежным, а перед Стара-Загорой завязли в сугробе. Какой-то грузовик вытащил нас, и мы, замерзшие и отчаявшиеся, с трудом нашли в Стара-Загоре комнату и кое-как переночевали, а на следующий день самоуверенный шофер, который смотрел на гололед безо всякого уважения, не удержал машину, и мы оказались в кювете. Надо сказать, что мы дешево отделались — парой царапин, — и мой приятель гордо заявил:
— Ну что, видел, какой я шофер? Не будь таким я асом, неизвестно, что могло бы случиться!