Выбрать главу

В общем, как к Диккенсу ни относись, из этого человека вышла вся английская литература, и гениальные дети Диккенса тоже вышли из него. Детьми Диккенса можно назвать и Честертона, и Киплинга, и Моэма, и Шоу, и Уайльда, и Стивенсона. Каждый из них представляет какую-то одну черту его дарования. Даже, может быть, и Харди, потому что Томас Харди вообще один из любимых моих авторов, особенно как поэт. Но конечно, его проза несет на себя диккенсовские определенные черты. Хотя в огромной степени, конечно, он вырос из сестер Бронте. Мне кажется, что Диккенс действительно придумал Англию, какой мы ее знаем.

И я больше вам скажу, Петербург Достоевского — это тоже Диккенс, только перенесенный в Петербург. Это нормальный такой Лондон, потому что настоящий Петербург совсем другой. А вот грязный, трущобный, мрачный Петербург Достоевского — это такое некритично воспринятое влияние Диккенса.

Мне нравится в нем главным образом замечательный его гротеск, его преувеличение. Он очень хорошо понимает, что для того, чтобы быть достоверным, надо все время преувеличивать. И вот это exaggeration, это постоянное преувеличение всего, которое в нем есть, доходящее до гротеска — это меня восхищает.

Я одного только совершенно никогда не любил и не понимал, вот это «Пиквика». Может быть, потому, что это такой юмор еще абсолютно чуждый, слишком безоблачный и чуждый настоящей сатире и чуждый настоящей диккенсовской сентиментальности. А против сентиментальности я ничего не имею, потому что мне кажется, что это одно из величайших проявлений человечности вообще. Такое есть у меня ощущение, что без сентиментальности полноценным человеком не вырастешь.

«Почему вы так редко отвечаете на письма?»

Ну, имеется в виду, когда мне присылают стихи. У меня принцип очень простой, братцы: если меня не задело, я не отвечаю. Я уже убедился много раз, что человеку, который тебе прислал что-то, писать и объяснять, почему у него плохо это получилось — это совершенно безнадежная затея. Он начнет обижаться, начнет спрашивать: «А кто вы такой? Да вы сами писать не умеете». Если я писать не умею, зачем вы мне присылаете тогда? Нельзя же находить меня арбитром только до того момента, пока я вас хвалю. Поэтому я предпочитаю не отвечать.

«Как в такой стране, как СССР, мог родиться и пройти две волны русский авангард? Не говорит ли это о том, что культура развивается вне зависимости от положения дел в стране?»

Понимаете, в том-то и дело, что СССР — это как раз абсолютно авангардистский проект. И не нужно путать его со сталинским реваншистским проектом. Сталин не ускоритель, Сталин тормоз. А как раз великий модернистский проект СССР — с этим, кажется, даже враги СССР уже не спорят.

«Перерыл много ваших лекций, но не нашел вашего мнения о произведении Стругацких «Парень из преисподней». Вскользь вы его касаетесь, но только чтобы поговорить о параллелях. Не кажется ли вам, что главный герой — жертва, которого насильно заставляют быть хорошим, и это не отличается от того, как если бы ему дали пистолет и заставили бы убивать?»

Дима, это хорошее мнение. Но ведь гада не заставляют быть хорошим. Это история про другое, это история, которая развивает до некоторой степени «Гадких лебедей». Это Банев, который не забыл вернуться, это Банев, который вернулся. Да, это адский мир, в котором живет Гаг, да, это страшный человек, он умеет убивать, это великолепная машина для убийств. Понимаете, собственно важен «Парень из преисподней»… Это не самая популярная и не самая любимая вещь Стругацких, но важная. Сейчас я попробую объяснить. Для меня «Парень из преисподней» находится примерно в том же жанре, что «Малыш».

Объясню. Стругацкие иногда моделировали новые ситуации, иногда думали о будущем, иногда метафорически описывали советский проект. А иногда писали под настроение, иногда они описывали эмоцию и пытались генезис этой эмоции понять. Вот эмоция «Малыша» — это очень сложная с трудом воспроизводимая эмоция, противоречивая довольно, когда ты хочешь любить своего ребенка, спасти своего ребенка, и вдруг ты понимаешь, что это другой человек, и ты ничего сделать с ним не можешь. Потому что наши дети — это всегда представители других цивилизаций.