Ну конечно, у «Малыша» есть еще важная функция — ввести в повествование о XXII веке Майю Тойвовну Глумову, которая впервые там появляется именно как человек, который способен не решать проблему насильственно, а жить с проблемой. Именно поэтому она закричала, когда убили Льва Абалкина, не просто потому что на ее глазах убили человека, а потому что на ее глазах продемонстрировали еще страшный насильственный, силовой подход к проблеме. Это естественно — закричать при виде убийства, но это еще и в каком-то смысле убийство ее системы ценностей.
Что касается «Парня из преисподней», он описывает другую эмоцию, Тоже довольно сложную. Это эмоция, которую я испытываю всякий раз, возвращаясь в Россию, дома. Понимаете, и вот когда он толкает в грязи этот грузовик страшный, грязевик, когда он окружен родной для него ситуацией войны, грязи, смерти, предательства повсеместного, когда он, эта элита, представитель Бойцовых Котов, возвращен в единственное место, где он дома, он испытывает одновременно и разочарование, и горечь, и восторг. Вот эта горечь и восторг, которые мы одновременно испытываем, входя под своды «Шереметьево», возвращаясь — это очень наши чувства. Это чувство гордости. Отчасти, знаете, мы испытываем там счастье еще и потому, что на фоне родины мы всегда хорошие. На фоне заграницы — не всегда. А когда мы возвращаемся, на фоне родины мы хорошие.
И Гаг — он чувствует себя элитой Бойцовых Котов именно среди этой грязи, потому что для него это естественное состояние — быть лучшим. А на Земле он никто, на Земле он не элита абсолютно. Дело в том, что Гаг — это любимый Стругацкими действующий герой, и это при том, что он громила, детина, при том, что он лишен очень многих важных чувств. Но с другой стороны, у него, как у всякого человека, физически тренированного, чутье феноменальное. Помните, когда он смотрит на Корнелия Яшмаа и чувствует, что он все еще очень опасен, наведя на него замечательно сделанный пистолет. В том-то все и дело, что Гаг — это образец мыслящего такого, рефлексирующего орудия для убийства. Это такая своего рода лемовская маска. И это герой, который Стругацким интересен.
Но вещь написана не ради этого героя, вещь написана ради этой эмоции, ради того чувства, ради того немножечко шкодливого, наверное, не очень хорошего, довольно противного патриотизма, с которым мы ударяемся в родное болото. И чем хуже, тем лучше, чем в нем грязнее, тем оно нам родней. Вот это чувство гордыни такой («Родина есть предрассудок, который победить нельзя», узнаем мы из Окуджавы), вот это чувство гордости от возвращения в родную грязь — это очень такая русская, очень родная эмоция. Это тоже своего рода ресентимент, но от этой эмоции нельзя абстрагироваться. И она, кроме того, понимаете, очень креативна. Она порождает прекрасные стихи, какие-то чувства. Она грязная эмоция, но при этом прекрасная. Вот мне это знакомо. И то, что Стругацкие это отрефлексировали и описали — это их высокая заслуга. Я вообще люблю «Парня из преисподней», он хорошо написан.
И потом, понимаете, братцы, еще у него есть одна важная функция. Все-таки Корнелий Яшмаа — один из эмбрионов, один из зародышей, которые были занесены на землю то ли Странником, Стругацкий сам мне в одном из последних писем писал, что это дело темное, кем. Но это важная вещь. И Корнелий Яшмаа тем самым нам доказывает, что они, эти эмбрионы, не несли Земле вреда, что для землян Абалкин, тоже один из эмбрионов, не представлял опасности. Это важный косвенный аргумент.
«Будете ли вы на лекции Юлии Кантор 21 февраля?»
У нее будет лекция в «Прямой речи» о том, как белые офицеры создавали Красную армию. Я страшно хотел бы там быть, но я вернусь позже, я вернусь только 25-го. Мне очень хочется на этой лекции поприсутствовать и с Кантор поспорить о Тухачевском. Тухачевский — ее герой, она о нем много написала. Он человек, во многих отношениях привлекательный. Но почему-то у меня он вызывает ужас. Очень жестокая личность, очень страшная. И то, что он при этом играет на скрипке, меня не располагает к нему, а скорее отталкивает.
Знаете, как у меня в школе девочка одна писали в сочинении: «Я бы влюбилась в Долохова. Как же вы можете ненавидеть Долохова, если он так любит мать и сестру?» Вот то, что он так любит мать и сестру, меня и отталкивает в нем больше всего. Понимаете, сентиментальный зверь. Вот зверям я этого не очень позволяю.
И в Тухачевском, который довел до самоубийства издевательствами двух курсантов, не знаю, правда это или нет, или двух солдат в своем подразделении, но это меня отталкивает. Эта фигура с ее самовлюбленностью, с ее культом такой офицерской белой кости — не очень он мне нравится. Ну а Юлия Кантор — она такой историк, человек, гораздо более объективный, она его оценивает… Вот я сходил бы на эту лекцию, просто чтобы поругаться.