Поделить на двоих славу и почести, с какой же ещё?
— Не думал, что он все это серьезно. Мальчишка казался больным, а Карлос не замечал. Вот я и решил с ним ещё поговорить насчет ребенка. Мало ли что могло случиться?
— И случилось.
Сенатор подошел к плите, принюхался.
— Нальете мне кофе? А впрочем не беспокойтесь: я сам угощусь.
— Сеньор!
О, это Петер. Прямо у меня над ухом.
— В чем дело?
— Это может быть небезопасным.
— Хотите сказать, отравлюсь? Судя по запаху, вряд ли.
— Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь.
Турка в руке сенатора не вздрогнула ни разу, пока кофе лился в кружку.
— О моем визите сюда никто не мог узнать заранее. Кроме тебя и пары твоих доверенных людей. Потому весьма маловероятно, практически невозможно, что этот молодой человек заранее готовился причинить вред лично мне. Но даже если и так…
В словах Джозефа и сомнениях его телохранителя не было ничего неожиданного. Больше того, ещё месяц назад я бы целиком и полностью поддержал их логику. Потому что она привычна, понятна и обоснована. В другой жизни. Там, на склонах Сьерра-Винго, откуда все прочее кажется крохотным… Нет, не так. Ничтожным.
Но даже тогда, даже в той далекой реальности у меня ни разу не возникало подобных опасений. Подумать, что сенатора кто-то вдруг захочет убить? Что за бред?! Санта-Оза не видела от сеньора Линкольна ничего настолько дурного, чтобы желать кровопролития.
Я так думал. Раньше. А теперь, учитывая поступок Карлито, надо было подумать снова, и хорошенько. Позже. Когда утихнет обида.
Часть 3.22
Они имели право подозревать меня во всех смертных грехах. Но черт подери, никто не заставлял их этим правом пользоваться!
— Сенатором больше, сенатором меньше… Никто и не заметит. Нового выберут быстрее, чем сможешь моргнуть. Или сенаторство передается исключительно по наследству? Так какой тогда мне был прок спасать жизнь вашему сыну?
Джозеф переменился в лице. На долю секунды, но так, что это заметили и я, и громила у меня за спиной. Хотя нет, тот среагировал ещё раньше. На первые же слова. И рука, заломленная, прижатая к спине, безжалостно напомнила о свежих ссадинах.
— Эй, полегче! Только заживать начало!
— Что там, Петер?
Хватка слегка ослабла, а рубашку задрали вверх.
— Пустяки. Царапины.
Теперь и сенатор прошел мне за спину. А после минуты молчания спросил:
— Они свежие. Где вы их получили?
— В лагере. Когда пробирался к выходу.
Ещё полминуты молчания.
— Пусть принесут аптечку.
— Сеньор?
— Вы плохо поняли меня, Петер?
Несколько лающих слов по рации. Короткое ожидание. Явление ещё одного парня в черном костюме с полированным чемоданчиком в руках.
— Подсказать, где что лежит, или сами найдете?
Бешенство телохранителя чувствовалось даже затылком. И тем не менее, можно было поспорить хоть на полжизни, что если повернусь, не разгляжу на скуластом лице ни единой эмоции.
— Сделайте все, что полагается. Это официальное распоряжение.
С иглой он обращаться, наверное, умел не хуже опытной медсестры. Должен был уметь. Но уколол так, чтобы недосказанности между нами не оставалось, как говорится.
— Зачем уколы? Или решили из меня ещё одну ходячую камеру сделать? Как из покойного?
Пауза. Мою руку наконец-то оставляют в покое, рубашка возвращается на место, а сенатор снова оказывается передо мной, а не сзади. Но по-прежнему на безопасном расстоянии, конечно же.
— Возможно, я бы не устоял перед таким соблазном, сеньор Ллузи. В целях безопасности и прочих вещей, мало вам понятных и неинтересных. Но тут чисто техническая проблема: проделанное с Карлосом пока не пригодно к внедрению во взрослый, сформировавшийся организм, так что с этой точки зрения вам ничто не угрожает.
— Что тогда кололи?
— Комплексный антидот. Чтобы не было заражения крови или чего-то похуже. Те места, через которые вы проходили, не могут похвастать стерильностью.
Я правильно понимаю? Сенатор проявил трогательную заботу о человеке, которого и видит-то второй раз в жизни? Ну, может, третий. Максимум.
— Не буду говорить, что вы совершили подвиг, не люблю громкие слова. Это был гражданский поступок. Достойный любого. Меня удивляет лишь одно…
Меня тоже. Взгляд. Ваш взгляд, сеньор Линкольн.
— Зачем понадобилась вся эта конспирация? Она могла сработать и сработала бы на отлично, не будь тело Карлоса дополнено особыми свойствами. И очень возможно, что я никогда бы не узнал, кому обязан… Скажем так, бесценной услугой.