— Кто слепой был?
— Принц.
— Почему ты так решил?
— Но тут же написано…
О, сияние наивного малолетнего неба чуть потускнело? Приятно наблюдать. Как вполне приятно смотреть и на строчки, выведенные рукой умелого каллиграфа, оформлявшего книгу сказок. Наверное, за этот том пришлось выложить изрядную сумму. Не настолько большую, чтобы она могла пробить брешь в бюджете семьи Линкольнов, но вполне достаточную, чтобы методично портить настроение тому, кто всегда довольствовался не сделанными на заказ, а отпечатанными массовым тиражом изданиями. Мне, то есть.
Ладно. Проехали. О чем он там спрашивал-то? А, нашел.
— Здесь написано, что принц не различал человеческие лица.
— А как так может быть?
— Элементарно. Вот представь себе, что…
На себе показывать и рассказывать как-то не хочется. Никого из прислуги поблизости не видно: наверняка сонно прячутся за кустами от хозяйских глаз. Где б найти модель для объяснений? Ага, вот кто подойдет лучше прочих! Очень вовремя.
— Видишь маму?
— Да.
— Представь, что у неё вместо головы… Ну, скажем, тыква. Помнишь, на день всех святых фонарики резали из больших рыжих ягод?
Что жмуришься? Испугался? Так тебе и надо!
— С зубами?
Ещё и ладонями закрылся. Не перегнул ли я палку? А то ещё придется присутствовать на терапевтических беседах с детским психологом… В моем обычном качестве. Как дополнительный интерьер.
— Можно без них. — О, заметный прогресс: один глаз снова смотрит на меня. — Можно вообще без всего. Просто тыква.
— Но это же ещё страшнее!
Самому, что ли, применить только что описанную методику к фигуре миссис Линкольн, церемонно шествующей в нашем направлении? А и применю. С удовольствием.
Нет, не страшно. Наоборот, очень подходяще. Только надо взять не рыжую ягоду, а полосатую.
— Да забудь ты пока о страхе! Просто представь, что у всех людей вокруг будут тыквы вместо голов. Как ты тогда отличишь одного от другого?
— Я знаю, какие у мамы платья.
Смышленый мальчик. Наблюдательный не по годам. Ну ничего, я родился намного раньше и успел за это время узнать куда больше всякого разного.
— А если на неё надеть что-то вроде того, которое носит Консуэла?
Напряженные размышления начертили на гладком лбу призрак морщинки. Впрочем, он почти сразу же победоносно разгладился:
— Все равно, Консуэла не такая, как мама! Она темная.
Ещё бы! Служанка ведь не принимает ежедневно молочные ванны.
— И руки у неё… твердые. Я бы все равно её с мамой не перепутал!
— Кого это ты собрался перепутать со мной?
Я вот не помню её прикосновений. Совсем. По крайней мере, последний раз меня вот так же обнимали… Ну да, четырнадцать лет назад. Сразу после выстрела. А потом — ни-ни. То ли брезговала, то ли боялась, то ли не могла простить. Мы вообще много чего могли бы друг другу припомнить. Если бы захотели слушать.
— Это все сказка. Она странная. Непонятная. И я спросил…
— Что именно тебе непонятно?
Наклонилась над креслом, окутывая надоедливого мальчишку длинными прядями золотистых волос. Перевернула страницу книги, шурша бумагой.
Красивая, как всегда. Почти совершенная. С мягко светящейся кожей, выбеленной лучшими косметическими средствами. Фарфоровая статуэтка, на первый взгляд холодная и неприступная, но готовая пасть ниц перед любым, кто окажется хоть на йоту сильнее. Правда, теперь уже во всей Санта-Озе вряд ли найдется подобный человек, и за этот факт маму, пожалуй, стоит уважать. Даже если нет возможности любить.
— Вот тут! Братик сказал, что это все равно, если бы у тебя была не голова, а тыква. У всех остальных тоже.
— И у него в том числе?
Хорошо уточнение прозвучало. Едко, как глоток уксуса.
— Он про себя не говорил.
Ну да, а на что я надеялся? На благоразумную сдержанность маленького ребенка? Ха! Будь он чуть постарше, тогда точно бы промолчал. Чтобы потом, может, даже через много-много лет иметь повод при случае получить плату. За своевременно тактичную немоту.
— Я объясню тебе, в чем там было дело. Позже. — Ласковый поцелуй в лоб. Гребень тонких пальцев, взъерошивший белокурые вихры. — А теперь, Анри, пожалуйста, возвращайся в дом: пора собираться на мессу.
— Да, мама!
Ага, а книгу мы, конечно, оставим на столе, чтобы старший брат её потом волок обратно в библиотеку?
— Нам нужно серьезно поговорить, Франсуа.
Ненавижу это имя. Особенно звучащее из её уст.