Мой дед, например, так и получил свою «молли»: ещё в первую волну. Что, кстати, потом стало цениться особенно высоко. Цениться женщинами, желающими зачать ребенка с гарантированным будущим. Отец хорошо на этом зарабатывал. Заработал даже брак с наследницей аристократического рода. И наверное, именно от рода своей деятельности свихнулся раньше времени. Но мне повезло, да. А вот жителям Низины…
— Все, приехали.
Это всего лишь улица. Но по одной её стороне у высоких домов нет окон. Совсем.
— Спасибо.
— Да не за что! Говорю же, все равно было по пути.
— И все равно, спасибо.
— Теперь сами должны добраться.
— Доберемся.
Взгляд Хэнка не выражал уже ничего. Помутнел до неприличия. Но глаза оставались открытыми и даже изредка моргали.
— Удачи, сеньор!
— И тебе.
— Если ещё куда надумаете ехать, найдите Нанду Муньеса. Всегда сможем сговориться, если что!
Шины прошуршали по брусчатке, увозя таксиста, так неожиданно оказавшегося щедрее сенатора.
— Ну что, друг, готов к новому переходу?
Конечно, мне не ответили. А жаль. Если бы он сам мог хоть немного держаться, было бы проще: подхватил бы под колени.
Мостовая закончилась быстро. Сменилась плотно утоптанной землей, на каждом шаге вздыхающей пыльными облачками. Впрочем, я особо их не разглядывал, хотя большую часть пути смотрел скорее себе под ноги, а не вперед, зато хорошо ощущал, как песок скрипит на зубах.
Здесь было заметно темнее, чем в Вилла Лимбо. Никаких солнечных фонарей, максимум масляные или восковые светильники по углам домов — тусклые огоньки за закопченными стеклами.
Мир, вернувшийся в прошлое или вовсе никогда не добиравшийся до будущего. Низенькие, самое большее, двухэтажные домики, собранные из самых дешевых материалов. Деревянные от фундамента до крыши. Только ближе к собору стены становились начинали каменеть и белеть штукатуркой, добавляя немного света. Улицы же по-прежнему оставались узкими и причудливо изломанными, повторяя рельеф местности: таксист подвез нас с другой стороны, незнакомой мне. Если бы собор не возвышался надо всем этим хаосом, как путеводный маяк, я, наверное, не рискнул бы углубляться в лабиринт между спящими домами. А так заблудиться было невозможно. Но и дойти до намеченной цели, как оказалось, тоже.
Надо же, как красиво луна бликует на полированной стали! Особенно почти полная, как та, что сегодня смотрит с небес на происходящее безобразие.
— Эй, винго, ошибся адресом?
Так они называют всех нас, живущих на склонах гор. Во время народных собраний, репортажи о которых часто передают по центральному каналу, это слово звучит частенько. Громко, недовольно и презрительно. Вот как сейчас.
— А то мы можем помочь найти дорогу.
Сверк-сверк. Сверк-сверк. Раскладные ножики. Дети игрушками балуются.
— Нет, спасибо. Я знаю, куда иду.
Четверо. Здоровых или тощих, в сумерках не разобрать. Хотя, какая мне-то разница? Драка — последнее, что должно и может случиться. Для меня уж точно.
— Значит, помощь не требуется?
Ага, этот среди них, наверное, главный. Плечистый. Высокий. Или мне так только кажется, потому что сгибаюсь под ношей?
— А тут у тебя кто?
— Друг.
— Друг?
Придвигается ближе, заглядывая Хэнку в лицо. Делает шаг назад, одновременно короткими жестами что-то приказывая своим спутникам.
— Нехорошо врать, винго. Опасно.
— И в чем же я солгал?
— Это ведь был несчастный случай, да? Наш брат сам полез под твою машину. А может, под твой кулак?
Какого черта? О чем он вообще говорит?
— А может, стал свидетелем чего-то другого? Незаконного? Поэтому ты и решил обойтись без слуг. Кто же хочет платить лишнего, да, винго?
Намекает, что я сам изувечил Хэнка? Нет, хуже: говорит прямо.
— Это дело между ним и мной. Наше дело. Понятно?
— Мы не даем в обиду своих.
Двое зашли со спины. Двое, в том числе и главарь, остались спереди. Если бы я хотел затеять драку, первым разумным движением было бы сбросить груз назад, на руки или под ноги, а потом… Ну допустим, метнуться в сторону. Или рвануть напрямик, между ножами, раз уж обойти это препятствие практически невозможно.