Распахнутое окно пустило свет в дом, помогая стенным щелям, и я сразу вспомнил слова врача о чистке организма. И питании заодно.
— Эй, есть кто дома?
На мой вопрос не обратили внимания. А может, промолчали нарочно. Зато похрапывать не перестали, и, пройдя на звук заковыристым коридором, я успешно добрался до хозяйской комнаты.
Она отличалась от той, где лежал Хэнк, только дизайном интерьера: отсутствием любой возможной мебели, кроме гамака, в котором покачивался сладко спящий человек, и длинной батареей бутылок разной степени наполненности, расставленных в пределах досягаемости пьянчуги.
— Можно вопрос?
Приоткрылся лишь один глаз. Правый. Мутный и красный.
— Чего тебе с утра пораньше?
— В этом доме есть вода?
— Как и везде.
Полезной информации в полученном ответе было маловато, а возможности продолжить разговор вообще не представилось: храп, прерванный моим появлением, снова усилился. Пришлось шарить по дому самостоятельно.
Вода, кстати, обнаружилась. На кухне, к примеру. Струя цвета сильно разбавленного кофе, потекшая из разболтанного крана. Противно теплая, пахнущая железом. Может, она и годилась на то, чтобы слегка обмыть больного, но принимать внутрь… Нет, должен быть другой вариант.
— В этом доме есть вода, которую можно пить?
Возвращение гостя не обрадовало хозяина: открылись оба глаза. Очень недовольные.
— Чего шумишь?
— Мне нужна вода. Для питья.
— Нужна? Так сходи и принеси.
Он перекатился на другой бок, отворачиваясь от меня, но видно забыл, что гамак подвешен практически в центре комнаты, и подобраться к нему с любой необходимой стороны не составляет никакого труда.
— Сходить куда?
Пьянчуга зажмурился.
Не желаешь меня видеть? Взаимно. Мне и разговаривать с тобой не хочется. Но надо.
— Я не отстану.
Ноль эмоций.
— Если не скажешь, начну бить бутылки. Те, в которых ещё что-то плещется, об косяк. Пустые — о твою голову.
Угроза покушения на святое помогла: хозяин сморщился, но пояснил маршрут движения.
— На углу. Колонка. Посуду внизу возьмешь, в кладовке у выхода.
Ну вот, хоть какая-то определенность появилась. Осталось добраться до кладовки и колонки.
— Так и пойдешь? — спросили вдогонку из гамака, причем с искренним интересом.
Как «так»? В смысле… В одних трусах?
— В соседней комнате поройся. Там найдется, что накинуть.
С одной стороны, хорошо, когда погода днем и ночью одинаково теплая. С другой — плохо. Не замечаешь очевидных вещей. Например, отсутствие одежды не мешает заснуть и не побуждает вспоминать правила приличия. Хотя… Кому они нужны здесь, эти приличия?
Комната, куда меня направили, в отличие от хозяйской оказалась заставлена всяким хламом. Памятниками истории, происхождения, наверное, ещё позапрошлого века. По крайней мере, огромный ларь точно был сколочен давным-давно. В отцовском доме тоже хранилась пара сундуков, оставшихся с прапрадедовских времен. Массивные, тяжелые, обтянутые потрескавшейся кожей. Правда, по назначению их никто не использовал, только для оформления обстановки: винтаж или как там его. А здесь, похоже, все шло в дело. Каждый предмет.
Петли уныло скрипнули, допуская меня к содержимому ларя. Оно… Нет, было все-таки немного поновее, чем хранилище. Самую малость. И исключительно натуральное.
Говорят, когда-то все эти волокна, хлопковые, льняные, шелковые и прочие, рождающиеся в природе, ценились намного дороже синтетики. Потому что представляли собой дефицитные материалы. Неудивительно, что после того, как дефицитом стала нефть, ситуация изменилась, и теперь только обеспеченные люди могли себе позволить гардероб, удовлетворяющий любые…
Она стояла колом. Одежда. Слава богу, не в самых интересных местах, иначе стер бы себе все. Напрочь. Относительная свобода движений появилась только лишь после того, как на ткани образовались складки, этакие сочленения полотняных доспехов. Наверное, надо было помять предварительно. Или отбить. Жаль, времени для экспериментов не доставало.
«Посуду» я нашел быстро, но не сразу понял, что именно держу в руках. Мешки с узкими горлышками, сшитые из кожи и соединенные между собой широким ремнем. Ну да, а чего можно было ожидать? Пластиковых фляг, что ли?
Улица встретила меня ослепительным и горячим светом. Солнечным. Изначально почти белым и становящимся только ярче при каждом отражении от штукатурки. Вычислить искомый «угол», о котором говорил пьяница, удалось без проблем: по присутствию народа и равномерным повизгиваниям металла. Всего-то футов триста пути.