Она пришла, когда я уже проснулся. Пришла в сопровождении сумерек.
— Готов?
В каком-то смысле, да. Початая бутылка, стянутая из винной коллекции хозяина дома, помогла забыться. Жаль, ненадолго. И жаль, что сняв тяжесть с сердца, переместила её повыше. В голову.
— Пошли, увидишь настоящую Низину!
Глаза б мои на неё не смотрели. И на эту беспокойную де…
Под ажурной шалью почти ничего не было. В смысле, надето. Короткая маечка и волан, начинающийся намного ниже пупка, а заканчивающийся высоко над коленями. Все. Даже если учесть, что отсутствие округлостей позволяло девице с тем же успехом выйти на улицу хоть голой… Меня все равно передернуло.
— Ты на подработку собралась, что ли?
Шлеп!
Так и думал, силы в тоненьких руках нет. Но кожа на щеке все-таки немного горит.
— Ты уж извини, но выглядишь так, словно собралась себя предлагать. Каждому, кто захочет.
— А если и собралась, то что? Держи свои соображения при себе!
— Да пожалуйста.
— И пошевеливайся! А то передумаю.
Это было бы славно, кстати. Подарило бы пару часов покоя.
— Прямо так и пойдешь?
— Что, выгляжу хуже тебя?
Она снова замахнулась. Но передумала. Я ведь встал из кресла и оказался выше, чем можно было легко дотянуться.
— Ладно, дело твоё. Только в таком к людям выходить стыдно.
— Тебе или мне?
Отвернулась, оскорбленно фыркнув. Запахнула шаль плотнее.
— Не обязательно это делать, если не хочешь. Я же не просил.
— А я уже решила!
Малявка с норовом, что называется. Только непонятно, почему так вцепилась в меня. Парней здесь разве мало? По-моему, совсем наоборот. Во время прогулки видел достаточно. К тому же, они свои, родные, а я — чужой. От меня шарахаться надо.
— Ну, если решила…
— Идем уже!
Быстро она привыкла хвататься за мой локоть. Как будто всю жизнь этим занималась. И повисла сильнее, чем днем. Опять приболела или от прежнего приступа ещё не отошла?
— Тебе точно плохо не станет? А то упадешь по дороге.
— Что, не удержишь?
Странное ощущение от взгляда. Вроде вызывает на драку, но одновременно кричит: «Я же вся такая слабая и беззащитная! Неужели ты этого не видишь?».
— Лучше не падай.
Шумно выдохнула и, сопя, потащила меня к двери. Обиделась, что ли?
Здесь ночь наступала не так, как в предгорьях. Не падала ножом, отрубая светлое время суток от темного, а ползла к океану, прямо в сине-сиреневый горизонт.
— Что-то пока ничего не вижу.
Разницы, и правда, не чувствовалось. Что днем было пусто и тихо, что сейчас. Хотя… Или это просто ветер шалит?
— Знать надо, где искать! — сообщили мне, увлекая в узкий простенок.
Вот там было уже совсем темно и немного жутковато, но чернота после очередного поворота резко оборвалась гирляндой фонариков, бросающих разноцветные отсветы на лица. Их было много, и все они были разными.
Это только выходя на улицу, дома щурились ставнями и огрызались дверьми, а внутри квартала, в извилистом пространстве между строениями над головами нависали балкончики и галереи, аркадами уходившие в разные стороны, насколько хватало взгляда. Здесь не росли деревья и не были разбиты клумбы, зато стояли кадки с цветами, а по стенам вился плющ, чахлый, но все-таки живой. Здесь скрипели кресла-качалки и шипели угли жаровен. Здесь разговаривали и молчали, утопая в табачном тумане и терпком аромате фруктовых настоек. Здесь…
Здесь жили люди.
Над их головами неслись звуки хлопков по тугой коже барабанов, где-то поодаль стучали маракасы, а совсем рядом с нами, но тоже скрытые из вида за телами и лицами, звенели гитарные струны и кто-то бесстрастно напевал:
Надо же, почти про меня. Сейчас на дворе как раз сентябрь. Заканчивается. А ведь весной ещё верилось в лучшее.
— Теперь видишь, каков город на самом деле?
— Да, вижу.
— И… как он тебе?
Настырная. Знать бы ещё, почему. Ну что изменится от моего ответа? Зачем ей знать, что я чувствую?