— Утренняя чашечка кофе?
Меня Эста заметил раньше, чем я его. Но оно и понятно: вряд ли пьяница, не вылезающий из гамака, хоть иногда появлялся на своем балконе, а тут вдруг привычный натюрморт дополнился живым участником.
— Хорошо смотришься.
Хлопнула входная дверь. Заскрипели ступеньки, а значит, пришла пора возвращаться в дом.
— Больше пить нечего. Только выпить. Знал бы, что придешь, оставил бы тебе порцию.
— Спасибо, я уже покофейничал. За завтраком.
И правда, выглядел он бодро. Должно быть, проснулся ещё до рассвета.
— Вот. Это для тебя.
На стол, шурша и шелестя, плюхнулся бумажный пакет.
— Что там?
— Сам взгляни.
Хм. Еда?
Фасоль. Кукуруза. Чечевица. Бутылка масла. Сушеный перец. Мука. О, и кофе тоже. В зернах. Ну это ничего, мельницу я сегодня уже опробовал. Правда, за каким чертом он…
— Гуманитарная помощь беженцам?
— Принес, что смог. С мясом сложнее будет.
Ещё и извиняется? Как-то утренний Эста не слишком сочетается с Эстой вечерним. В какое-то из времени суток играет роль? Пусть. Лично я покупать билет на его бенефис не собираюсь.
— Зачем?
— Что «зачем»?
И правда, не понимает моего удивления. Мне, в свою очередь, тоже кое-что непонятно.
— Кого ограбил?
Оба глаза угрожающе сузились до щелок.
— Это из дома.
— Значит, семью оставил без пропитания?
Отвернулся. На мгновение. Чтобы сплюнуть в сторону то ли ругательство, то ли разочарование.
— Не последнее. Мы бедствовать не будем, не волнуйся.
Я расставил банки и пачки на столе. В живописном беспорядке. Отошел чуть назад, любуясь, потом спросил снова, на этот раз уже так серьезно, как только смог:
— Зачем?
— А кто вчера жаловался, что голоден?
А ещё я мог сказать, что хочу женщину. И мне бы её доставили в подарочной упаковке прямо на дом? Ха!
— Играешь в доброго самаритянина?
— Думай, как тебе удобнее. Только, знаешь… Я на самом деле не собираюсь быть плохим хозяином.
Запомнил-таки мои слова. Кольнули в слабое место? Специально не старался. С другой стороны, если он называет себя «хозяином», да ещё произносит это слово с некоторой гордостью, это может означать, что… Ну да. Конечно. Какой-нибудь квартальный комитет добровольных помощников органам охраны порядка.
— Испугался, что я вправду отправлюсь кого-то грабить?
Промолчал. Слишком выразительно, чтобы оказаться по-настоящему оскорбленным.
— Или решил, что у меня получилось бы?
Снова ни слова. Только взгляд.
Смешно. Действительно. Наверное, с моим лицом что-то не так, и довольно давно. Недаром прежние знакомые тоже сторонились. Правда, опасались они скорее не кражи, а…
— Я бы не позволил.
Какое многозначительное заявление!
— Считаешь, это меня остановит? На пару дней хватит, а потом что прикажешь делать? Или будешь продолжать строить из себя кормильца?
Он не возразил. На «кормильца». Пропустил мимо ушей. Зато уцепился за другое:
— Ты ведь так не думаешь. Это все… Злость. Обида. А они когда-нибудь закончатся. Должны закончиться.
О, мы ещё и психологи? Ну прямо на все руки от скуки! Раньше я позволял говорить с собой в таком тоне только Хэнку. Больше никому. Хотя… Никто больше и не пытался.
— Тебе ни за что не догадаться, о чем я думаю.
Потому что догадываться не о чем. В голове ни одной мысли не осталось. Одно лишь усталое ожидание последнего удара, который меня добьет. Жаль, что не знаю точно, когда отмучаюсь.
— Ты не виноват, что все так получилось.
Наверняка. Иначе не получил бы полное отпущение совершенных грехов. Вместе с мировым забытьем.
— Но пока не успокоишься, можешь натворить… всякого.
— И поэтому ты собрался за мной присматривать?
— Ну да.
Местный герой? Борец за добро и справедливость? Тогда я и вовсе счастливец: попал в заботливые руки.
— И многих ты уже взял себе на иждивение?
— Ты первый. Тем, кто живет здесь по праву, чужая забота не нужна.
Вот как? Не упустил случая напомнить, что я — никто и звать меня никак?
Увы, спорить нам не о чем. На самом деле. Здешняя земля поделена не людьми, что бы они о себе ни возомнили. Природа постаралась. А мы всего лишь приспособились.