Сашок, оттрубивший лет двадцать назад срочную в Средней Азии, вывез на память о службе в Черных Песках пару скорпионов в стеклянной банке, пластмассовый браслет со светящейся в темноте зеленой русалкой (дембельская поделка армейских умельцев, попятивших фосфорные указатели из ракетного бункера) и небольшой словарный запас, почти сплошь состоящий из местных ругательств. Поэтому понять, что сказал кавказец раскрашенной незнакомке, лично для него не составило труда.
Однако, не смотря на пьяный туман в голове, вмешиваться его не тянуло. Пачка денег во внутреннем кармане заставляла быть осторожней. Да и тройка ремонтников-азиатов явно встала бы не на его сторону в случае конфликта. Сашок глотнул пива и протиснулся в вагон. У самых дверей было совсем свободное купе. В нем разместилась лишь одна женщина – полная, смуглая, в зеленой шифоновой кофте и джинсовых бриджах, спускавшихся чуть ниже колен. Ноги она вытянула на противоположное сиденье. Нижняя часть ног и маленькие овальные ступни, лежащие на коричневом дерматине, были обтянуты плотными черными колготками, поддетыми под штаны. Гладкие икры маслянисто блестели в электрическом свете.
Сашок рухнул рядом с этими черными ногами на короткое, из двух мест сиденье, и полминуты с пьяным тупым интересом разглядывал пассажирку. Сквозь застилавший глаза туман (не надо было мешать водку с вином и пивом!) он разглядел лишь холеные пухлые руки с небольшими пальцами, похожими на вытянутые до невозможности бочоночки для игры в лото. Или на длинные розовые виноградины. Но никакого неприятного впечатления пальцы-виноградины не производили, наоборот, привлекали своей нерусской необычностью. Руки постоянно двигались и сверкали перстнями. Сверкали большие золотые кольца в ушах, сверкали перламутровой краской глаза и губы незнакомки.
Чертами лица попутчица напомнила Сашку жену командира части, в которой он служил в Средней Азии – таджичку, которую полковник вывез как трофей из Афгана. Она тоже была холеная, пухлая, с тонкой талией и пышными формами. Дочь какого-то партийного афганского деятеля. Солдаты, страдая без женщин в военном городке среди пустыни, полушутя-полусерьезно называли ее «персидской княжной».
Трудно сказать, какой характер был у афганской персиянки, но Сашкина попутчица сдержанностью не отличалась. Заметив мутный, настойчивый взгляд мужика, усевшегося напротив, она спросила:
– Что уставился, пьяный свинья?
Голос у женщины был хрипловатый, с небольшим восточным акцентом. То ли это, то ли вопиющая несправедливость, проявленная женщиной, возмутили Сашка, у которого в голове, несмотря на хмель, не было ни одной похабной мысли. И Сашок перешел от безмятежного созерцания к конкретным действиям. Глядя в буреющее от возмущения смуглое лицо, он крепко ухватил даму за щиколотку и сбросил ее ноги на заплеванный подсолнечной шелухой трясущийся пол вагона:
– Убери свои вонючие грабли (хотя ноги абсолютно ничем не пахли).
И, что-то вспомнив, добавил:
– Джаляб!
Уже не видя, как, ощерив влажно блестящие зубы и не отрывая напряженного взгляда от его лица, женщина выхватила из-под сиденья пластиковые синие шлепанцы и отскочила в сторону, Сашок упал на освободившееся место и провалился в пьяную муть. А оскорбленная «персиянка» бросилась к желтому коммуникатору и, нажав кнопку, негромко, но настойчиво внушала что-то хрипящему в ответ динамику.
Вскоре динамик сдался, а еще через пару минут над развалившемся на скамейке Сашком стояли двое ментов. Один из них, поджарый и горбоносый, внимательно слушал пострадавшую, размазывающую черное вокруг глаз, кривящую в сухом плаче перламутровый рот, сочувственно кивал. Другой, помельче, белесый, с белыми как у рыбы, мертвыми глазами, нагнулся над ничего не чующим Сашком, брезгливо ткнул его в плечо:
– Давай, вставай!
Тот приоткрыл глаза, вглядываясь в мышино-серые фигуры, не понимая, что происходит:
– Вы чё, мужики?
Спросонья Сашку показалось, что пора на работу, и кто-то из бригады пришел его разбудить. Он отмахнулся рукой, и тут же острая боль пронзила его. Это белесый ткнул ему в живот «демократизатором». Сашка скрючило почти пополам, и он, все еще ничего не понимая, скатился на заплеванный пол.
– Вставай, мразь! – мент ткнул Сашка ботинком под колено, и дикая боль, пронзившая ногу, заставила его охватить голень руками.
– Смотри, он не хочет! – белесый усмехался бледными губами. Но глаза его не смеялись. Они помутнели, словно яичный белок на пару.
– Сапративлениэ при арэсте, – гортанно ответил поджарый. – Давай, бэрём его, и в отдэл.