– Знаете, господин Аасзон, – Маркашов перешел на английский, минуя замолкшего переводчика и обращаясь напрямик к секретарю, – мне только странно, что эта опасность возникла на территории Протектората. Здесь уже год не велись военные действия, и ваше правительство неоднократно утверждало, что ни одного врага в пределах Великого Израиля не осталось. Все это может произвести неважное впечатление на гостей, да и у меня на родине будет воспринято отнюдь не положительно. Вы прекрасно понимаете, что в случае моей смерти уже никто не сможет удерживать далее Республику Сибирь в Союзе. И я не думаю, что выход из СОНЗ государства, владеющего атомным оружием и баллистическими ракетами, пойдет на пользу народам Земли…
Последняя фраза была неприкрытой угрозой, столь грубой, что дипломатичное лицо господина секретаря на мгновение дрогнуло. Но дрогнуло не от возмущения генеральской грубостью, и не от страха. Дрогнул презрительно уголок губ, скосился вниз, показывая влажно блеснувший кончик клыка. Будто на нейтральной полосе, в три часа после полудня, когда все спит, и даже снайперу лень заглядывать через трубку прицела в провал вражеских окопов, вздрогнул и замер лист на кусте, выдавая чье-то чужое присутствие. И показался этот «лист» Маркашову страшнее артналета, потому что скрывал за собой нечто нечеловеческое, всплывшее из тьмы ночной или из полуденного морока сгоревшей в ядерном огне восточной пустыни.
Маркашов с трудом подавил попытку тела трусливым холодком вдоль позвоночника ответить на видение, проглянувшее сквозь мертвую маску лица дипсотрудника. У генерала вдруг возникло дурацкое чувство, что он оказался заперт вместе с двумя покойниками в роскошном гробу, летящему на полном ходу прямиком в пекло.
Громадный автомобиль повернул столь плавно, будто он скользил не по асфальту, а по воздуху. («Товарищ старшина, а крокодилы летают? – вспомнился Маркашову анекдот из его военной юности. – Ну что ты, рядовой! Конечно, нет! – А вот капитан сказал, что летают. – Ах, капитан… Ну может и летают, но только низенько-низенько…») Солдатский юмор помог, и генерал уже спокойнее взглянул на своих попутчиков. Но те, сочтя разговор оконченным, незряче смотрели сквозь Маркашова, лица их были погасшие, пластмассово-мертвые.
Перекресток, помеченный плакатом, на котором Патриарх всея Востока и какой-то бородач в черной шляпе с косичками призывали молить о мире Ершалаиму, остался позади. Лимузин-крокодил нырнул в тенистый туннель густой зелени, которая сплеталась над узкой односторонней дорогой, и мчался теперь на запад, огибая город дугой.
Блокпост выскочил из зеленой пучины нежданно, растопырив шлагбаум поперек их пути. Несмотря на это, шофер тормознул так плавно, что генеральская спина почти не оторвалась от кожаной подушки сиденья. Окно лимузина сползло вниз, впуская в салон горячий и влажный воздух и господин Аасзон, выставив наружу бледные пальцы правой руки, небрежно мазанул ими по валидатору[2], который держал подбежавший коммандос в пятнистом. То, что увидел солдат на дисплее приборчика, видимо, совершенно его удовлетворило, и он махнул рукой кому-то, кто прятался внутри бетонной глыбы поста. Шлагбаум пополз вверх, и тут Маркашев увидел, что сделан он из стальной двутавровой балки, которая, пожалуй, выдержала бы и наезд небольшого танка. «Если бы он сюда добрался», – подумал генерал, поглядывая на амбразуры в бетоне, за которыми могло скрываться все, что угодно, вплоть до молекулярного аннигилятора – коли такой существовал на белом свете, то ему как раз здесь и было место. «Уж не в тюрьму ли меня везут», – мелькнула у Маркашева шальная мысль, но Аасзон, словно прочтя ее, поспешил успокоить гостя:
– Мы подъезжаем к Вашей временной резиденции, господин Генерал-Президент. Это загородный дом Его Превосходительства Генерал-Протектора. Господин Емануил бен Давид надеется, что Вам здесь понравится.
И улыбнулся самой дипломатичной из своих улыбок, как будто и не было взаимных угроз лишь пару минут назад.