Прошел вздох ― речь Остена всем понравилась. Непохоже было, что он воспользовался чьими-то подсказанными словами, скорее, просто много читал и смог сочинить её сам. Харуун не сомневался, что мальчик сейчас скажет, что намеревается пойти в ученики к самому Кимриту. А что ― хорошо подвешенный язык, умение удержать аудиторию, ну а уж начитался он так, что будь здоров.
Наступал самый ответственный момент ― выбор учеником учителя.
– Поведай нам, Остен, кем ты хочешь стать и какую пользу будешь приносить городу? ― хрипло произнёс Кимрит. Он стоял, опираясь о стол, и не сводил глаз со своего лучшего ученика. Как правило, о своём выборе не объявляли заранее, можно было только посоветоваться со своим будущим мастером, а порой обходились и без этого. Неужели и Остен ничего Кимриту не сказал? Харуун поймал себя на том, что напрягся.
Конечно, в городе существовали и квоты. Никто не позволил бы десяти ребятам одновременно пойти в ученики к гончару, когда три ткача остались бы без учеников. Дети знали свои возможности, а варианты всегда были обсуждаемы.
Остен осмотрел всех, худой, хрупкий, голова на цыплячьей шее. Нет, не стражник, такой силу не применит. Не строитель, не охотник на крыс, да и у Нэма уже есть ученица…
– Я тщательно изучил историю нашего города, ― заговорил Остен, и мгновенно воцарилась тишина.― Здесь многие воевали, уходили на охоту, строили и разрушали. Здесь были голод и болезни и многие другие напасти. И всегда находились люди, которые помогали другим справиться с последствиями… ― Он потерял голос от волнения, закашлялся и закончил: ― С последствиями этого.
Только не это, подумал Харуун. Мальчишка убежит в ученики к летописцу через две недели. Хрупкий, что выдает нервную и впечатлительную натуру… Тебе ли встречаться с грязью, болью и ужасом? Тебе ли налегать на плечи бредящих, уговаривая снова лечь в постель, тебе ли поднимать лежачих, зашивать раны, ободрять родильниц? Твой ли путь ― только кровь и боль?
– Я хочу стать врачом, ― продолжил Остен. ― И я обращаюсь к Анне Локвинес с просьбой взять меня в ученики.
– Анна, Анна! Где Анна? ― зашумел город, толпа зашевелилась, раздалась в стороны, и Харуун, привстав на цыпочки, увидел, как вперёд пробирается Анна, прижимая рукой к груди концы шали, растерянная, сама недавно вышедшая из учениц и быстро потерявшая наставника. Оставшаяся наедине со всем, что падало на врача в городе, где не обходилось без болезней и ран. Так вот в чём дело!
Анну вытолкнули вперёд, и она замерла, глядя на Остена, ― растерянная юная девушка.
– Анна, ты возьмёшь меня в ученики? ― серьёзно спросил Остен.
Анна осмотрелась, робко, почти затравленно. Она имела полное право ответить отказом, но Харуун знал, что она скажет «да». Она не посмеет отказать, надеясь на более подходящего кандидата. Их может и не быть. Её самой может не стать уже завтра ― и на кого останется город, на десятилетнего мальчика, единственного, кто пожелал лечить других?
– Я беру тебя в ученики, Остен Кир, ― сказала Анна. ― Я научу тебя всему, что знаю, чему меня научил мой наставник.
Остен вышел из-за стола, и стало заметно, что он дрожит от волнения. Теперь он должен был произнести ритуальные слова и окончательно стать частью города.
– Я маленький человек, ― сказал Остен, ― и я смотрю на небо без гордыни. Я принадлежу земле и клянусь не делать того, за что боги могут покарать меня.
Пронёсся шёпот одобрения. Шуметь, кричать и хлопать было запрещено, поэтому жители только радостно приговаривали что-то ободряющее себе под нос, каждый своё. Харуун почувствовал, как напряжение оставляет его. Пусть будет этот тощий мальчишка, неважно, мальчишки ещё вырастают, ещё как вырастают, потом будет не узнать. Пусть, он знает, на что идёт. Если не сбежит от первых же родов ― у города будет два врача. А это лучше, чем один или ни одного.
Люди улыбались друг другу, возбужденно переглядывались, видно, не одного Харууна посетили эти мысли.
Следующей была Шуша. Она поднялась, опередив Энди, который ещё только собирался открыть рот, и он разочарованно сел на место.