– Я за эти два бесполезных ― извините, я сказала, бесполезных? ― года в школе научилась всему, что знала и до этого! ― пропищала она. Горожане дружно засмеялись. О характере Шуши все и так знали, поэтому никто не удивился, от неё ждали чего-то примерно такого. Харуун засмеялся от души: одна Шуша умела развлекать так, что некоторые сползали по стене от смеха.
– Однако я благодарна учителю Кимриту за то, что два года он безо всякого толку попытался вложить в мою голову хоть немного науки. И вот я с радостью выхожу из этого убогого ― простите, божественного заведения ― и пинком открываю дверь в новую жизнь!
Харуун гадал: выйдет ли сменщица для Джанин? Пойдёт ли Шуша работать на строительстве? Что она достойный член общества, несмотря на всю свою эксцентричность, было понятно. Кропотливая работа, требующая усидчивости ― это не для неё. Курьер? Возможно…
Харуун жестоко ошибся.
– Я много думала, ― продолжала Шуша. ― Как же мне послужить этому славному городу, кроме которого нет ничего на целом свете? Вы наверное, решили, что я побегу разносить посылки или приказы? Или что я стану сидеть целый день на стене и пялиться вдаль? Или что я пойду в разведку и мне там откусят мои драгоценные ноженьки злые волчищи? Нет, как бы не так!
Вместе со своим народом Харуун затаил дыхание.
– Я прошу мастера Авеля Прима взять меня в ученицы, ― произнесла Шуша и тут же скорчила рожу: что, не ждали?
Харуун попытался представить шебутную и временами противную девчонку за летописями ― и у него не получилось. Видимо, ни у кого не получилось. Нельзя было не обращать внимания на всеобщее замешательство. Из толпы вышел и сам Прим, уже готовый спорить, но наткнулся на непреклонный взгляд Шуши. Он мог и отказать, но все же один ученик лучше, чем никакого.
– Я беру тебя, Даннесте Ивемарк по прозвищу Шуша, ― произнёс он. ― Но единственная шалость ― и ты пойдёшь грести навоз.
– Сволочь! ― внезапно выкрикнул Энди, вскакивая. ― Ты отобрала у меня учителя!
Видимо, он до последнего надеялся, что ей откажут. Сейчас он стоял, сопя и сжимая кулаки. Его лицо пошло пятнами.
– Стоп! ― вмешался Харуун, выходя вперёд. Он почуял скандал и решил сразу его предотвратить. ― У нас не объявляют свои намерения пойти кому-то в ученики, а обдумывают их наедине с собой. Чего ты хотел от своей будущей профессии?
– Науки о прошлом! Я хотел много читать, узнать ещё больше! ― со слезами воскликнул мальчишка. ― Я хотел переписывать старые летописи! Научиться делать бумагу и сшивать её в тетради! Остен правильно сказал, что наше прошлое важно! Я хотел быть уважаемым человеком и горожанином!
– Стоп! ― рявкнул Харуун. ― Каждый из нас ― уважаемый горожанин по праву своего рождения. Ты глубоко заблуждаешься, Энди Гарт, если считаешь, что мы любим друг друга только за поступки, а не за то, что мы есть на этом свете. И не стоит оскорблять Шушу, она ничего у тебя не отнимала.
– Прости, ― буркнул Энди, опуская голову. ― Простите все.
– Ты повёл себя некрасиво, оскорбил учителя Кимрита, Шушу, нас всех, ― продолжил Харуун. ― За это я лишаю тебя права выбора учителя и назначу его тебе сам. Город, справедливо ли это?
– Справедливо! Справедливо! ― раздались голоса. Сквозь шум Харуун услышал, как плачет Ванесса Гарт, мать Энди, не в силах сдержаться. Такой позор!
– Ступай к матери и утешь её, ― распорядился Харуун. ― Ты пока ещё не стал полноправным гражданином, но город наказал тебя и город прощает тебя.
Не поднимая глаз, Энди вышел из-за стола и прошёл вперёд. Перед ним расступались, но никто не злобствовал, наоборот, мальчика трогали за плечи, за волосы, утешая. Это не было концом, Харуун знал это, как знал и то, с кем тихо поговорит, чтобы не вынуждать соглашаться при всех. Пусть Энди и казалось сейчас, что его жизнь кончена.
Дойдя до матери, Энди обнял её, уткнулся лицом ей в живот и застыл. Его плечи не дрожали, но Харуун знал, как жестко можно давить в себе слёзы, и жалел мальчишку за его амбициозность и несдержанность.
– Я прошу у города прощения за своего ученика, ― произнёс Кимрит. Ему поднесли табуретку, и он тяжело опустился на неё. ― Пусть следующей выступит Викки.
Поднялась Викки, дочь Малики и Маркуса, племянница Туркаса, крепкая, хотя и изящная девочка с совершенно белыми волосами, пёстрой кожей и фиалковыми глазами.
– Горожане! ― произнесла она, волнуясь и не зная, куда деть руки. ― Вы должны знать, что я благодарна вам за поддержку, которую вы оказывали мне, моей матери, а также моему брату и его матери, когда наш отец Маркус был подло убит. Я полностью сознаю себя маленьким человеком и знаю, что мои чувства ― это смирение, смирение и ещё раз смирение перед волей всемогущих богов. Но сегодня боги ясно изъявили свою волю. И я говорю вам, что не пойду в ученицы к ткачихе Янне, как собиралась. Я прошу у уважаемой начальницы стражи Джанин взять меня и научить всему, что она знает сама.