Харуун ещё какое-то время постоял перед решёткой.
– Ты точно отказываешься от адвоката? ― спросил он.
– Я буду защищать себя сама, ― произнесла Кайра. ― Иди прочь. Не хочу никого видеть.
По крайней мере, Харуун сделал всё, что мог.
Он вышел из башни, провожаемый сочувственными взглядами стражников, и направился в храм, рассудив, что молитва и жертвоприношение уже должны были закончиться. Он немного ошибся: ученики, их родители и новые учителя ещё не разошлись. Харуун протиснулся сквозь тесный проём, спустился вниз по винтовой лестнице. Вход в храм был почти что замаскирован. Только если знать, куда идти, можно было добраться до нужного провала в стене. Никто не пытался расширить его или сделать дверь. Маленькие люди и молились тихо, почти неслышно, под землёй, чтобы не потревожить богов своими громкими голосами и не навлечь их гнев.
Харуун вошёл в помещение, освещенное светильниками со свиным салом. По случаю церемонии их было больше, чем обычно. Матушка уже заканчивала завершающую молитву, и он видел только затылки людей, стоящих на коленях перед алтарем. На алтарь они положили свои жертвы: кто голубя со свёрнутой шеей, кто отрез ткани, кто собственноручно сделанные бусы ― всякий старался во славу богов кто во что горазд. Однако ни в коем случае дары не должны были быть слишком богатыми ― из-за страха перед гневом.
– Пусть боги не смотрят вниз, как мы не смотрим вверх, ― громким шёпотом, который отдавался во всех углах храма, говорила Матушка. Она стояла на коленях спиной к алтарю и лицом к молящимся, сжимая на груди сморщенные руки. ― Пусть они не обратят на нас свой гнев, ибо мы послушны.
– Мы послушны! ― шёпотом повторили все, кто молился. Чтобы не торчать при входе столбом, Харуун тоже опустился на колени позади всех и молитвенно сложил руки. К богам не обращались с просьбой помочь, только с мольбой не наказывать, и потому он только надеялся, что прегрешения города останутся незамеченными. Пусть всё произойдёт наилучшим образом, Викки не станет мстить убийце отца, Кайра раскается и будет прощена после служения в храме ― да и Матушке уже давно нужна сменщица… И пусть окажется, что зловредный Туркас всего лишь галлюцинировал, что нет никаких огней…
В это пожелание он вложил весь свой страх и отчаяние, и как будто бы освободился от них.
– Пусть боги опустят свои стопы не там, где стоит наш город, ибо мы не стяжатели, ― продолжала Матушка.
– Не стяжатели! ― шёпотом ответили люди.
– Пусть боги бросают камни не в нас, ибо мы кротки и нас не за что наказывать, ― проговорила Матушка.
– Мы кротки! ― ответил храм.
Матушка воздела руки вверх.
– Идите с миром, дети мои, и бойтесь божественного взгляда в сердце своём, ― сказала она. ― Да славятся великие боги, разрушители и каратели.
Зашуршали юбки, накидки. Все поднимались, каждый, прежде чем выйти, кланялся алтарю. Харуун прижался к стене, чтобы не мешать выходящим, и дождался наконец, что храм опустел.
Матушка обернулась к нему. Её седые волосы были, по обыкновению, растрёпаны, но она не обращала на это внимания. Смотрительница храма редко выходила отсюда, передвигалась по большей части на коленях, а разговаривала шепотом, сама воплощая собой принцип не гневить богов. На неё можно было только равняться.
– Ты хотел поговорить? ― шёпотом спросила она и резво подползла на коленях к алтарю, поправила кусок ткани, укрыв им мёртвого голубя. Потом она подобралась к горящим светильникам, затушила лишние.
– Хотел, ― сказал Харуун. В её присутствии он и сам разговаривал шёпотом, впрочем, в храме голос старались никогда не повышать. ― Ты благословила детей. Что о них думаешь?
– Хорошая смена, ― ответила Матушка, глядя на него блестящими глазами из-под кустистых бровей. ― Городу нужен врач. От Шуши не ожидала, но пусть будет как будет, не понравится ― уйдёт к кому-то другому.
– Она упрямая девчонка, ― сказал Харуун, ― возьмётся за что-то и не отступится.
– С годами перестанет быть такой резвой, остепенится, ― заметила Матушка, ― мало, что ли, я вас повидала на своём веку? Что на самом деле тебя беспокоит, король?
– То, что Туркас вернулся, ― признался Харуун, ― нет ли в этом руки богов?
Матушка посмотрела на него долгим взглядом, прежде чем ответить.
– Мы этого знать не можем, Харуун, ― сказала она. ― Лучше бы боги на нас не смотрели никогда, но я-то знаю, что они смотрят.
Она поправила косынку на плечах, зябко поёжилась, и это была отнюдь не старческая холодная кровь.
– Мне сорок восемь лет, Харуун, ― сказала она, ― я вдвое старше тебя, и я многое видела и чувствовала. Но взгляд богов не спутаешь ни с чем. Иногда делаешь что-то в храме и чувствуешь: вот он.