Он не видел сограждан, но слышал их изумлённые, испуганные вздохи.
– Что ты делаешь… ― прошептал кто-то, но никто не посмел ему мешать.
– Я умоляю вас, о боги, дайте нам знак! ― взывал Харуун. ― Направьте нас! Укажите, чего вы желаете! Правильно ли мы поступаем? В нас нет разума и величия, так ведите нас! Это я, король Харуун, умоляю вас, валяясь в пыли!
Первой на колени опустилась Анна, потом Офелия, потом Мельса, Келтес, Остен…
Никто не посмел возвысить голос, и богов умоляли нестройным шёпотом.
Краем глаза Харуун посматривал на произведённый эффект. Боги наверняка смолчат, но ведь что-то обязательно произойдёт, и именно это можно будет назвать знаком. Все они будут ждать его, внимательно всматриваясь в окружающее. И найдут этот знак. А дальше его можно будет трактовать.
Втайне Харуун допускал мысль, что знак будет настоящим вроде внезапного грома с небес, и тогда бы он первый упал в пыль ничком, боясь наказания за дерзость, но небеса были молчаливы и пусты. Прошла минута, другая.
– Мы будем ждать вашего знака, о боги, ― сказал Харуун и поднялся.
После внезапного религиозного порыва все чувствовали себя неловко. Сходились, пряча глаза, и набирали воду, ни на кого не глядя, отмечались в книге. Постепенно очередь дошла и до Харууна, он взял себе меру воды, хотя не знал, что будет с ней делать, и побрёл к себе.
Порыв вымотал его, мысли теснились в голове, ходили по кругу. Права ли была Кайра, предположив, что законы были написаны людьми и для людей, а не угаданы, не явлены в божественном откровении? Он представил себе развалины города, ещё не скрытые бесконечным лесом, и Великих четверых, которые сидели у костра, совещаясь. Тех великих, которые были детьми, когда камни летели на город. Они хотели повторения? Нет. Они хотели, чтобы человеческий род жил дальше. Как ― неважно, главным было выжить. И если боги разгневались на то, что люди хотели достичь небес с помощью своей магии и изобретений, была логика в том, чтобы уничтожить то, что осталось, и запретить изобретать. Ничто не должно лететь со скоростью большей, чем стрела, пущенная из лука. Стрела ― залог выживания, камнеметательная машина ― предвестник войны и колыбель для новых машин. Усовершенствованный лук не нужен, если можно обойтись старым. Окажись Харуун на месте кого-то из четвёрки, он и сам думал бы так же.
Они оставили только то, что было необходимо для выживания. Знания статистики, знания о наследственности, знания о пахоте, огородничестве, охоте. Как прясть, дубить кожу, завещали очищать воду, потому что в их времена она была отравлена… В их времена, а сейчас?
Но присутствовали ли боги у того костра, возле которого решалась судьба маленьких людей? Город был основан позже, а тогда охотники, странники и собиратели бродили по развалинам того, что осталось от жилищ больших людей, и убивали друг друга, отнимали еду. Четверо принесли мир, установив законы, и этот мир продержался столько лет…
Дома не сиделось, и Харуун вышел снова. Во дворе Йен гонял курицу прутиком. Курица квохтала и бегала, уже порядком уставшая.
– Не зарезали? ― безразлично спросил Харуун.
– Столько всего случилось, мама решила на завтра отложить, ― сказал Йен. И крикнул уже в спину: ― Заходи, если что, поделимся!
Харуун только отмахнулся, он не чувствовал голода. Он снова прошелся по улице, дошел до больницы, но заходить не стал. Постояв возле, он обогнул соседний с ней дом. Тут дома плотно прилегали друг к другу, никаких заборов не было, и Харуун беспрепятственно проник в узкий проход между ними. Кошачий дом остался в стороне, и Харуун двинулся дальше. Ему не приходилось перелезать через заборы, напротив, в путанице задних дворов, поленниц и грядок он выбирал самый простой, прямой и беспрепятственный путь, не пытаясь припомнить, куда он приведёт, и всё же внутренне обмирая.
Наконец он уткнулся в заборчик, за которым жадно тянулись к солнцу какие-то сладко пахнущие цветы. Харуун пошарил по забору, толкнул его, и часть поддалась. Она была просто прислонена к остальному забору, даже не привязана.
Он вошёл, закрыл проход за собой и обогнул дом.
На крыльце дома сидела Джанин. Она отдыхала, подставляя лицо последним лучам солнца, которое опускалось за городскую стену. Копьё стояло рядом с ней.
– Доброй воды, ― сказала Джанин, увидев Харууна. ― Ты рано. Я хотела…
– Зайди в дом, ― приказал Харуун. Джанин непонимающе смотрела на него. Он подошёл к ней и поднял едва ли не силой, Джанин слабо вскрикнула, и они оба замерли, опасаясь, как бы не привлечь внимания. Но на грядках посередине улицы копалась Малика, неподалёку кормил кур Тейе, и никто из них ничего не заметил.