Харуун и Джанин медленно прошли мимо дома Бенни Тиркса и Айрис Лаверры, где за низким забором гнездились пышные цветы; мимо дома, где в первом этаже жила ткачиха Янна Гарт, а во втором устроил свое гнездо самый ловкий стрелок из лука, стражник Ойген Конмаэль; мимо летних загонов с ездовыми свиньями, мускулистыми, крепко стоящими на толстых ногах, и мимо загона со свиньями, предназначенными на убой, более толстыми и жирными.
Под ногами у них неспешно бродили куры, каждая с металлическим колечком на ноге, на колечке ― порядковый номер, чтобы было легче учитывать при пересчете городского имущества.
– Нэма и Энни будут расспрашивать и до тебя, ― заметила Джанин.
– Потому я пойду к ним сразу же, как только они приведут себя в порядок, ― сказал Харуун. ― Пошли кого-нибудь узнать о них и доложить мне.
Джанин осмотрелась и подозвала к себе Амина Латара, который сгребал в совок мусор возле своего порога. Она передала ему распоряжение Харууна, заметив только, что идти следует не только к королю, но и доложить ей самой.
– Тебе разве нужны такие тревоги? ― спросил Харуун. ― Лучше не влезай в это.
– Мне здесь ещё жить, ― резко ответила Джанин. ― Моему ребёнку здесь жить. Не говори мне о тревогах.
Они пошли дальше, мимо огорода, который располагался по центру улицы, и оказались на перекрёстке. Перед ними была вторая городская улица, менее важная, но всё же заметная, в отличие от третьей, которая и вовсе шла вдоль крепостной стены, с другой стороны стиснутая домами. Названий у улиц не было. Жители привыкли обходиться более точными указаниями: «у кузнеца», «к дому Харууна». В крайнем случае называли улицы Главная, Вторая и Дальняя.
Здесь, на перекрёстке Главной и Второй, располагалось подобие городской площади. При желании тут могло поместиться всё население. На перекрёсток выходило крыльцо школы, а в последний день месяца, если была необходимость, в том же здании открывался суд. Сейчас в школе шёл урок, и через открытое окно доносился размеренный голос учителя Кимрита, который что-то диктовал.
Вторая была застроена жилыми домами, ближе к воротам располагалась больница, не так далеко от неё был незаметный вход в храм, а в конце возвышалась сторожевая башня.
Харуун и Джанин двинулись по Главной в том же темпе.
– Ты же понимаешь, что возвращение Туркаса взбаламутит некоторых, если не всех? ― тихо проговорила Джанин, как будто себе под нос. ― У нас есть смутьяны, и не всех их можно посадить в подвал под домом стражей. Некоторые из них смутьяны только в мыслях, но от мыслей недалеко до поступков, а мысли не прочтешь…
– Ошибаешься, ― проговорил Харуун, тоже как будто про себя. ― Многие от мыслей никогда не перейдут к делу.
– Но можно навредить и бездействием, ― заметила Джанин. ― Город работает, как муравейник, а что будешь делать, если кто-то станет плохо выполнять всю работу?
– Мы слишком завязаны друг на друге, ― подтвердил Харуун. ― Без кузнеца нельзя, без казначея, судьи, врача, хранителя времени, охотников, стражей… Да только не в этом ли наше преимущество? Если боишься чего-то нехорошего, подумай: чьё-то бездействие ему самому и отзовётся. Разве не так мы живём с начала времён?
– С начала времен маленьких людей, ― поправила Джанин. ― Раньше все было по-другому.
– Никто не знает, как на самом деле было раньше.
Они помолчали некоторое время; дом Джанин всё приближался, и Харуун знал, что ему придётся оставить её и идти к казначею работать, когда они достигнут крыльца.
– Что ты сделаешь с Туркасом? ― спросила Джанин.
– Выслушаю.
– А потом?
Харуун досадливо поморщился.
– Мы уже изгнали его один раз, ― сказал он. ― Но волей богов он остался жив. Если мы попробуем снова, не обрушится ли на нас их гнев?
– Может, и обрушится, ― подтвердила Джанин. ― А если он начнёт рассказывать, что за стенами можно жить?
– Можно жить! ― фыркнул Харуун. ― Все видели, в каком состоянии он пришёл. Это не жизнь.
– Харуун, он выжил там без инструментов, огня и крыши над головой, ― настойчиво проговорила Джанин. ― Люди задумаются, что же будет, если взять инструменты, животных, огонь, оружие… Если пойти туда не на обычную вылазку, не на похороны…
– Я последую воле своего народа, ― ответил Харуун, не показывая ей, что от ее слов ему сделалось страшно. ― Всё меняется. Когда-нибудь.
Джанин остановилась перед ним, своим животом закрывая ему дорогу дальше.