– В прошлый раз, ― сказала она, ― боги сделали больших людей маленькими именно потому, что всё менялось.
– Потому что это они все меняли, ― возразил Харуун. ― А мы ничего не меняем, мы просто подстраиваемся. Если там есть место, где тоже можно жить, почему бы не пойти туда?
– Можно жить? В чаще, кишащей дикими животными?
– Туркас остался жив, ― напомнил Харуун.
– Я вижу, что с тобой не договоришься.
– Ещё объяви меня смутьяном.
– И объявлю!
– О чём мы спорим? Туркас ещё ничего не сказал.
– И правда, ― опомнилась Джанин.
– Я должен идти.
– Суд в три часа, помнишь?
– Помню. А принятие в ученики ― в одиннадцать, не пропусти, ― ответил Харуун. ― Мы с Леа будем пока проверять счётные книги.
– Смотри, не опоздай, Кимрит обидится, ― беззлобно съязвила Джанин и ушла, запахнув на животе верхнюю тунику.
Попрощавшись с Джанин, Харуун отправился обратно, миновал перекрёсток и по Второй дошёл до дома Леа, поднялся на крыльцо, толкнул дверь. В городе старались не запираться, не было привычки воровать. Зачем, если в любой момент можно было попросить понравившуюся вещь попользоваться, да и владение слишком большим количеством вещей не было необходимостью?
– Доброй воды, ― сказала Леа. Она сидела к двери спиной за единственным полагавшимся каждому жителю города столом и сосредоточенно водила кончиком пера по строчкам в огромной амбарной книге.
– Доброй воды, ― сказал Харуун, пинком пододвинул табуретку и сел сбоку от стола, опершись спиной о стену. ― Фух!
– Что случилось? – спросила Леа, не отрываясь от книги. ― Там был шум на улице.
– Нэм и Энни отстали от графика на двадцать минут, ― пояснил Харуун. Думать о Туркасе ему не хотелось.
Леа помолчала, прежде чем ответить. Она была немного рассеянна, и записи о розданных мерах еды явно волновали её больше, чем Туркас, о котором она, как и все жители города, уже забыла и думать.
Харуун смотрел на её профиль, на то, как она щурится. Её волосы были скромно срезаны выше плеч и едва закрывали уши. Из разрешённых украшений Леа носила только висячие серьги с синими камушками. Синий цвет не особо одобрялся, так как был цветом неба, но его и не запрещали. В остальном Леа не отходила от предписаний. Её повседневной одеждой было серое платье с выцветшим зелёным платком. Она меняла его на рубашку и серые же штаны, когда занималась физическим трудом. Харуун никогда не говорил этого, но серый удивительно ей шёл. Впрочем, он никогда не видел её в одежде другого цвета…
– Судя по тому, что ты спокоен и говоришь про двадцать минут, они все же выбрались, ― сказала Леа, когда вспомнила о его присутствии, дойдя до конца страницы.
– Выбрались. И привели с собой Туркаса.
Только теперь Леа оторвалась от амбарной книги.
– Туркаса? ― тихо переспросила она. ― Живого? Разве он не…
– Абсолютно живого, ― подтвердил Харуун. ― Только грязного, как кусок земли.
Леа отложила перо и отодвинулась от стола, чтобы смотреть прямо на собеседника.
– И что теперь? ― спросила она, покусывая нижнюю губу. ― Когда новая казнь?
– Казнь? Следи за языком. Это называется «изгнание». Боюсь, что казни не будет, ― усмехнулся Харуун. ― Боги явно объявили свою волю, вернув его живым.
– И среди нас будет жить убийца.
– Может, они его простили.
– Боги ― да. А Малика? А Эсвет? А Раджан и Викки? Жёны и дети Маркуса разве не вправе потребовать, чтобы…
– Туркас должен рассказать, что с ним было, ― прервал Харуун. ― Когда вымоется и отоспится, я его выслушаю.
– Нужно спросить у Матушки, как быть, ― нерешительно проговорила Леа.
– А что она скажет? Что мы маленькие люди?
– Мы и есть маленькие, уж не большие точно.
– Если Матушка не решит, если суд не решит, что с ним делать, пусть народ решает голосованием.
– Хорошо, как скажешь.
Леа вернулась было к книге, но остановилась.
– Что он может рассказать, не знаешь?
– Не знаю. Даже приблизительно. Если только он что-то нашёл.
– Что он мог найти?
– Какое-то укрытие, ― предположил Харуун. ― Впрочем, ладно, давай займёмся делом.
Он вытащил из-за пазухи помятые листы, которые забрал из дома.
– Смотри, следует это вписать. Я рассчитал соотношение.
Леа взяла листы и стала молча переписывать рассчитанное, не вдумываясь и полагаясь лишь на Харууна.
Они сводили месячный баланс и фиксировали курсы; завтра на стене башни мелом и углём нарисуют картинки, которые будут точно иллюстрировать все их расчёты. Сколько на начало месяца было свиней и кур и сколько осталось, сколько давали воды за сколько муки, сколько предполагается зарезать кур и свиней в следующем месяце ― и так далее. Потом будет совещание по бюджету ― и тянуть город дальше, разрешать, запрещать, подсчитывать, бегать туда-сюда, проверять колодец, проверять, как идёт кузнечное дело, как делаются лекарства, как хорошо идут поставки крысиного мяса, соблюдается ли положенная гигиена, всем ли выделяют положенные меры воды, никто ли не пытается взять себе больше, чем может съесть ― и снова записывать. На порядке и строилось управление городом, который, даже если бы всё его руководство исчезло, мог бы работать и самостоятельно.