Леа переписала всё, что он принёс, закрыла книгу и отложила в сторону.
– Давай поговорим, ― сказала она.
Харуун молча глядел ей в глаза.
– Ты не боишься? ― спросила Леа.
– Мне нечего бояться, ― ответил Харуун.
– Хочешь быть свергнутым?
– Меня бесполезно свергать? Ради чего?
– Ради того железного ящика с монетами, что стоит в школе?
– Уж если кого и надо свергать ради монет, так это тебя. Ты же носишь ключи от него.
– Я просто ношу ключи, и все это знают. А ты ― король.
– И что? Кто-то тоже хочет стать королём? Ну, пусть побегает с моё. Кто-то хочет загрести себе все монеты? Зачем? Что на них можно купить?
– Свиней. Второй этаж своего дома. Харуун, в прошлом было именно так, и видят боги, я не хочу повторения.
– Свиньи не продаются, они принадлежат всем. Второй этаж тоже, потому что тому, кто его занимает, будет негде жить. Тогда какой смысл?
Леа постучала пальцем по книге.
– Смотри, Харуун. Проще простого взять всё это и объявить своим. Заставить отдавать часть еды и воды.
– Знаю. Но один человек столько не сожрёт, да никому это не понравится. Мы все это уже проходили. И боги сказали, что больше такого видеть не желают.
– А сейчас кто-то верит в богов? ― спросила Леа тихо. ― Когда они так долго молчат?
– Ты веришь?
– Древние были мудрее нас, ― проговорила она. ― И те, кому было откровение, не могли врать. Мы все знаем, что больших людей сбросили с небес, потому что там им не место. Что если попытаться прибрать к рукам весь город ― это и есть попытка снова забраться на небо? Люди стали забывчивы, даже маленькие…
– Кому нужно владеть городом, тот сначала попробует склонить на свою сторону всех жителей, ― рассудил Харуун. ― Иначе он захватит кузницу, но не захватит кузнеца ― и что тогда?
– Тогда он захватит его детей, ― проговорила Леа. ― Харуун, тебе нужен наследник.
– Вот те раз! ― удивился король. ― Столько лет об этом не шло и речи ― и вот! С чего ты вообще об этом заговорила? Кто-то собирается меня свергнуть? Ты что-то знаешь?
– Я ничего не знаю, ― проговорила Леа. ― Но вернулся Туркас. Даже я понимаю, что он таким образом открыл дверь с той стороны. Люди захотят выслушать его. Ты знаешь, по какому поводу будет суд. Харуун, мы сидим в повозке, которая катится с горы, потому что свиньи, её везущие, сошли с ума. И я не знаю, будем ли мы живы, когда окажемся внизу.
– Не держи людей за идиотов, ― резко возрази Харуун. ― Это в прошлое время брат шёл на брата, а сейчас разве одна половина города может подняться на другую?
– Туркас убил Маркуса из-за лишней меры воды, ― сказала Леа. ― И Туркас вернулся.
Харуун сжал кулаки.
– Я выслушаю Туркаса, ― сказал он глухо. ― И весь город выслушает Туркаса. А потом город решит.
Он встал, резко отодвинув табуретку.
– И тебе лучше тоже прийти, когда он будет говорить, ― сказал он и вышел на улицу, не прощаясь. Леа молчала за его спиной все время, пока закрывалась дверь, хотя он был уверен, что она пожелает ему доброй воды.
Разговор раздосадовал его. Харуун не любил смотреть дальше, чем того требовали сиюминутные обстоятельства; он выполнял свои обязанности, и этого было достаточно. Мысли, что кто-то может быть этим недоволен, он старательно гнал от себя прочь.
Куда пойти, Харуун пока не знал, поэтому он просто вышел и постоял на улице возле дома Леа. До принятия в ученики оставалось порядочно времени. Посланник насчёт Нэма и Энни ещё не прибыл. И Харуун, движимый беспокойством, поднялся на городские стены.
Они окружали город с незапамятных времен, защищали его от ветра и диких зверей. Кирпичи, из которых они были сложены, позеленели и покрылись мхом, но если присмотреться, можно было заметить, в каком месте новые стены, построенные после падения больших людей с небес, смыкались со старыми, возведёнными ещё в их время. Там цвет и структура кирпича заметно отличались. Можно было видеть и заложенные кирпичом окна. Иногда Харуун задавался вопросом, насколько же большими были дома людей, которые жили тут раньше, и каковы были они сами. Старики говорили, что дома доходили до облаков, наверное, с их крыш люди и поднимались прямо в небо, размахивая широкими крыльями… Впрочем, никто из ныне живущих не мог точно сказать, что было давно в незапамятные времена.