Подарка к той открытке не полагалось - не заслужил видимо именинник за два с половиной года службы. Хорошо, что его годки были другого мнения и ему подарили бутылку шила, набор фломастеров, новый тельник, а кладовщик-баталер, которому Лёха набил шикарную наколку, подарил окорок, несколько булок спиртового хлеба и пару килограмм свежей картошки. Может это кому-то покажется мелочью, но только не Лёхе, которому до рвоты осточертели и сухая картошка, и прогорклые сухари со стасиками, которыми кормили личный состав корабля. Вот он вчера и закатил пир. Была даже бутылка коньяка «Слянчев бряга» которй он выменял у Шепеля на кусок окорока. Мичман Шепель так отощал на матроском камбузе, что и думать забыл о корабельном уставе и готов был обменять на еду весь тот офицерский коньяк, что достался ему при загрузке в Севастополе. Чем Лёха иногда и пользовался, добавляя в свою винную карту состоявшую из спирта и браги болгарский коньяк.
Как не хотелось старшине команды ВТМ Дигавцову идти на боевую службу на неподготовленном к плаванью кораблю, но пришлось. И связано это было не с осознанием того, что надо отдавать свой долг родине (он расчитался на двух боевых с ней сполна), а потому, что как ему шепнул его земляк Остапец, служивший в милиции, там стали подозревать, что ограблнения торговых палаток и уличный гоп-стоп связан с военными моряками. Бред конечно, но следователи могли в конце года и списать свои глухари на какого-нибудь козла отпущения. Поэтому Лёха и не стал особо торопиться с визитом к Жанне, а решил полгода повременить. Он сделал намёк Остапцу на его возможное участие, но тот вначале категорически отказался, а потом сказал, что подумает. А пока посоветовал и Лёхе не смыкаться.
Так что надо было это смутное время переждать на боевой службе в Средиземном море, в окружение злобных натовцев из 6-го американского флота, которые спали и видели, как бы развалить страну Советов и лишить Лёхиных родственников рабского труда на заводах и колхозных полях, его самого службы с должностным окладом в три рубля и шестьдесят две копейки. А у его деда, ветерана войны, проишачевшего всю жизнь в колхозе, отнять пенсию в двадцать рублей. Дав им взамен вместо светлого будущего коммунизма - загнивающий капитализм.
И вот в один из ясных и солнечных дней, когда природа юга, радуется последним солнечным дням, корабль ККС «Березина», провожаемый огромной толпой жителей Севастополя, в которой было видно немало рыдающих женщин, отвалил в Угольной бухте от плавпричала, проревев на прощанье тифоном, хромая побрёл к бонновым заграждениям, не особо радуясь своему первому плаванию в чужих морях.
В кормовой аварийной партии, выстроившейся на вертолётной площадке, одетый в шинель и красный спасательный жилет, стоял и Лёха Дигавцов, предчувствуя новые аварии он материл в душе всех тех штопанных гандонов, которые загнали его на этот плавучий штрафбат, в котором где-то была ещё и течь, которую никак не удавалось обнаружить. Водянные помпы едва справлялись с откачкой воды в трюмах. Не приведи Господи, если одна из них поломается. Тогда закончится и весь боевой поход. А на борту было двадцать ракет и торпед с ядерными боеголовками, которые надо было передать подводной лодке и ТАКР «Киеву». Служить и спать в кубрике осознавая всю ту опасность, что притаилась в недрах корабля, было свыше человеческих сил и нет ничего удивительно в том, что многие из членов экипажа снимали стресс спиртом. Лейтенант Лупашин не смотря за постоянный конроль и нагоняи от старпома бухал с Мордасовым почти ежедневно, чем доставлял немалую радость Малахову докладывающему старпому о том, что Лупашин опять пьян. Хотя по-большому счету старпом уже смирился с его пьянками и почти махнул на него рукой, мечтая о том дне, когда он его спишет с корабля.
Корабль ККС «Березина"пришел в Средизимку в канан Нового 1979 года. В средиземке стояла тёплая погода. Тропическую форму морякам не выдали и они были вынуждены потеть в своей брезентовой робишке. От многочисленных стирок она давно уже утратила свой зелённый оттенок и стала белоснежной. Некоторые годки перешивали брюки, меняли верх с низом - получались щикарные клеша. Но на кораблях они были не практичными, и на «Березине» такой шик не прижился. Этим в основном маялись матросы с береговых частей и подводники-годки резервного экипажа в Сирии. Те вообще были безбашенными - у них салаги-караси пахали, как пчёлки. Поговаривали, что был там и мордобой. Их офицеры и мичмана на ремонте пахали, как все матросы. Отличить грязного одетого в марлёвку офицера от матроса не было никакой возможности. А мат в отсеках в лодке висел такой, что казалось, что он жил своей отдельной жизнью. И той хуйнёй мог быть и перескоп и любой из вентилей и клапонов. Как они отличали, что есть что оставалось загадкой. Но отличали, хотя молодые матросы иногла и путалист и могли не закрыть шноркель, а открыть балластные цистерны, чем благополучно отправить лодку на дно... Но это случалось крайне редко, практически никогда. Хотя был случай в 1978 году, когда на очередной подводной лодке раньше срока окончили ремонтные работы. Готовились к очередной торжественной дате 23 февраля. Лодка вышла из Тартуса и через месяц пропала. Поговаривали, что она якобы провалилась в газировку и провалилась на большую глубину, где её и раздавило. В море могло случиться всё что угодно.