Матросы весело переговариваясь вошли в столовую и расселись по своим местам. Наступили благоговейная тишина, только было слышно, как позвякивают ложки вычёрпывая с алюминиевых мисок ароматное картофельное пюре. Хлеб был серый и белый. Белого было немного, а серого хватило на всех. Кого не кормили в море сухарями со стасиками-тараканами и спиртовым хлебом, тому тяжело представить, какое удовольствие доставляет в море свежевыпеченный хлеб. Разогретый спиртовый хлеб, конечно можно кушать, а вот с сухарями сложнее, но всё равно, если нет ничего другого, то приходится есть и их. Ну не умирать же с голоду.
Ужин закончился, посуду отнесли в посудомойку и рабочие по камбузу принялись за уборку столовой. Рабочими по камбузу в основном ставят молодых матросов, которые мало что понимают в жизни. Там они помогая кокам учатся премудростям приготовления пищи. Лёха Дигавцов почти полтора года сам был рабочим по камбузу, пока в Тартусе его не свалила эпидемия какой-то заразы, которая свалила с ног почти весь экипаж. Отболев он заступил на вахту ПДСС и больше его к камбузу не подпускали. Но итого времени, когда заступал в наряд на камбуз емухватило с лихвой для того, чтобы научиться готовить базовые военно-морские блюда.
Когда они зимой 1976-о года моряки шли на пээмке с Балтики, их забросило зимним штормов в Бискайский залив. Сила ветра, который дул со всех сторон, была около сорока метров в секунду - это даже не двенадцати бальный шторм - это ураган. Высота волн была более 16 метров. Плоскодонную пээмку волны ложили с борта на борт, грозязь сделать ей оверкиль. Потом ветер менялся и на смену бортовой качки, приходила килевая. Корабль зарывался носом в волну, многотонный водянной вал проходил с бака по ют, превращая пээмку на время в подводную лодку. Когда вода сходила пээмка кряхтя и дрожа всем корпусом слетала с гребня в водянную океанскую бездну, беспомощно вращая в воздухе своим винтом. От такого безумия палуба корабля ходила ходором, гнулась и трещала, грозя в любой момент переломиться. Высшим шиком для матросов было в это время выскочить на ют, оседлать верхом кнехт и вцепившись руками в подволок полуюта, кататься на нём, как на диком мустанге. Штормовое море, вода, перехлёстывая через фальшборт, гуляет по юту, а на беснующемся кнехте дуркует советский матрос - ещё-то зрелище. Так закалялся характер, который помогал потом выживать на гражданке.
Коки, выходцы с горных аулов, сразу же заболели морской болезнью и лежали возле шпигатов пугая ихтиандров своим утробным рёвом. Толку от них было мало. А готовит надо было. Пришлось дежурному по камбузу годку Карташу и камбузному наряду самим эти заниматься. Благо Лёха Дигавцов, потомственный моряк, почти не знал что-то такое морская болезнь. Хотя, в первые пару часов, когда было совсем невмоготу, поднимался на ходовй мостик на перекур. Зрелище сошешего с ума штормового Бискайского залива (кладбища кораблей) завораживало. Но вот что интересно, какой бы не был шторм всегда между волнами парили буревестники, вселяя надежду, что всё закончится добром. Так и случилось - Бискайский залив они прошли без эксцесов и потерь, прошли и штормовой Атлантический океан, и пройдя Гибраалтарский пролив вошли в спокойное Средиземное море, температура воздуха в котором была выше двадцати градусов по Цельсию. В Атлантике минус, в Средиземке плюс - нормальный перепад температур. Как и на этой боевой службе. Кормили, правда, на пээмке намного лучше, но было хуже с водой, особенно в Африке. Так что грех было жаловаться, тем более, что офицерская кладовочка где-то осела в недрах корабля. Более двухсот метров в длину при высоте бортов более десяти метров - было где шхерить.
К офицерскому складу-кладовке пришли глубокой ночью, когда почти все офицеры спали, сыто попёрдывая во сне. Чтобы добраться к тем складам, надо было сначала спуститься на третью палубу на лифте, потом пройдя лабиринт коридоров, преодолеть ловушку - пущенный по проводам ток и нововведение - датчик движения, который был подключен к сигнализации-сирене. Но не даром же говорят, что голь на выдумку хитра. Этот отсек обесточили, а датчик отключили от сигнализации и включив фонарик беспрепятственно подошли к дверям со значком радиацинной опасности.
- Ну, чисто дети, - хмыкнул Лёха Дигавцов осмотрев замок и печати на двери. - Кого может остановит значок радиации, когда мы катались на торпеде с атомной боеголовкой?