на» и «Свежести», паренёк из-под Одессы Чибураха. Он был небольшого роста и отличался физической гибкостью, нравственной беспринципностью и верой в то, что матрос, получающий в месяц 3 рубля 62 копейки, может на них прожить. Когда же эти деньги, вместе с его верой заканчивались, он становился непримиримым борцом с чужой собственностью и выставлял не только офицерские и мичманские каюты, но и продовольственный склад, где отцы-командиры - мичмана и офицеры, в тайне от матросов хранили свой продовольственный запас. Чтобы ни в чем себе на боевой службе не отказывать. Чай не матросы - гнилые сухари с тараканами и сухую картошку той элите советского флота, жрать было в тягость. Лёха не отличался таким цинизмом и верой - он, не забивая себе глупыми мыслями голову, просто брал то, что плохо лежало. Но своих моряков - никто не обворовывал. До тех пор пока на корабль не привели молодых матросов, один из которых и стал обворовывать своих сослуживцев. Его быстро вычислили и не доводя дело до трибунала, по своему вправили мозги. Но кто-то сдал Лёху и Юру, которых и списали на плавучий штрафбат ККС «Березина». А вот ловкого парня Чибураху почему-то оставили дослуживать на ПМ-9. Он даже в отпуск сходил. Было у Лёхи желание прояснить с ним этот вопрос - не удалось. Вместо отпуска, его выкинули вместо Керченского дисбата на «Березину», Осталось решить - подниматься на борт или послать всё нахуй. Проблему решил показавшийся на юте его знакомый годок Вася Бакин, который начал приглашать их на корабль, соблазняя свежей жареной картошкой и шилом. От такого угощения невозможно было отказаться и матросы по крутому трапу поднялись на корабль. С юта они прошли по шкафуту и отдраив дверь попали в коридор, в котором стоял смрад грязных карасей, свежей краски и какой-то тухлятины. - Смотри Лёха, да тут в палубе люки, как на БПК «Отважном»... Помнишь, тех годков и курсантов, которые не смогли из-за них выбраться из кубрика на верхнюю палубу и сгорели заживо? - Точно. Бля буду... Плавучий гроб. - Да ладно вам нагонять тоску, - вмешался в разговор Бакин. - Нормальная коробка. Тем более, что автоматика на ней ещё не работает. И заработает ли вообще - это большой вопрос. - Ещё лучше. Блядский металлолом, на утиль его к ебеням собачьим... - Точно открыть нахуй кингстоны и к блядям на Ревякина. - Кончайте нервничать. Сейчас забакланим, ебанём шила, а там решим, что вечером делать. Тем более, что у нас здесь есть гражданская одежда. - Да ты что Вася? - обрадовался Лёха. - Бля буду бджолы - давненько я не пил нормального вина и не щупал бабцов за жопу. - Ну, так в чём дело? Всё в наших руках. Сейчас я вас отведу в кубрик, устроитесь там по-людски, а потом пойдём бакланить в шхеру. - В кубрик, - задумался Юра. - А, что кают здесь нет? - За каюты забывайте - это вам не ПМка, здесь матросы не жируют в четырёхместных каютах, а живут в тридцатиместных кубриках. Только офицеры обитают в каютах. Есть у них и своя кают-компания и свой камбуз. Зато в наш кубрик никто не заходит. Годки и подгодки здесь некоронованная элита флота. Сундуков здесь за людей не держат и в хуй не ставят. Если что - нахуй и весь базар. Можно и поебальнику дать, но без свидетелей. - Понятно, - хмыкнул Лёха, - попали из огня, да полымя. Автоматика не работает, вонь такая, что дышать нечем, кубрики и мордобой... За всё рассказал или ещё что-то оставил на закуску? - С закуской здесь братва проблема, - загрустил Бакин. - Всё на самообеспечении. - Это не проблема, - отмахнулся Лёха, подбрасывая в руке свою универсальную отмычку. - Разберёмся. - Вот и ладненько. Пришли, братва, обустраивайтесь, - открывая двери кубрика, сказал Бакин. Матросы вошли следом за ним в тесное помещение кубрика забитое под подволок подвесными койками и рундуками. Посредине стоял пилерс на котором висел чугунный, видимо сохранившийся со времён крейсера «Авроры», телефон. Иллюминаторы были задраены и вонь в кубрику стояла такая, что Лёху чуть не вывернуло. Он бросил свой вещевой аттестат на ближайшую нижнюю койку и отдраил иллюминатор. Морской ветер ворвавшись в кубрик принёс с собой свежесть моря, шум города и крики чаёк. Закурив сигарету и, пуская дым в иллюминатор, Лёха задумался о царящей в мире несправедливости. В отличии от двадцатилетних матросов, жители Севастополя - дышали свежим воздухом, пили, ели, размножались, в общем жили полноценной жизнью. Ему же предстояло провести последний год своей службы на этом вонючем и ржавом корыте. И хоть служить у него здесь не было особого желания... прельщала годковщина которая, если верить словам Васи Бакина, поддерживалась здесь офицерами и потому цвела махровым цветом. Говорили, что годковщину развели пришедшие на флот призывники, которые до службы на флоте отсидели в колониях для малолетних преступников. Эта жизнь по-понятиям, а не по уставу быстро прижилась и была поддержана, начинающей формироваться, новой офицерской элитой. По большому счёту годки, получившие небольшую власть, выполняли функции военной милиции. Но, если о самоуправстве становилось известно в бригаде, годков старались по-тихому списать на другой корабль или комиссовать, до трибунала, дел почти не доводили. Это конечно огромный плюс, служить на корабле где уважают годков. Намного лучше, чем на той коломбине ПМ-24, где до этого Лёха Дигавцов был в командировке. Там годков ни во что не ставили и гоняли на корабельные работы, как и карасей-салабонов. Послужив так пару дней Леха, дождался удобного случая и ушёл со своим годком Саркисяном в самоход. Гуляли сутки. Сначала на улице Ревякина, а потом в экипаже. После такого «культпохода» его вернули на девятку, а оттуда уже отвели на губу. Но увидев борзого подгодка, Зверев затребовал за него бидон краски и канистру шила, А так как всё это давно было сундуком боцманом унесено домой, Лёху продержав пару недель, откомандировали на «Березину». Хочешь не хочешь, а надо было впрягаться в хомут. - Вы тут обустраивайтесь, а я сгоняю в шхеру узнаю, как там наш картофан, - смыкнулся было с кубрика Бакин. - Что тут обустраиваться? - буркнул Дяченко, - шмотки в рундук и вся недолга. - Вам надо ещё сходить в ПСО и сменить свою синюю робу на белую. По коридору, последняя дверь налево. Рядом с гальюном и баней. - Во бля, как в учебке - белая роба. На лысо стричься не надо? - По желанию. - Тогда желаю - в баню и постричься на лысо под бритву. - пошутил Юра - Лёха побреешь? - Гавно вопрос, - ответил Лёха, который в свободное время не только набивал наколки, но и стриг своих годков. В первый раз Лёха Дигавцов подстриг своего годка Серёгу Белоконя в 1976 году в Бискае, правда он тогда чуть не отрезал ему уши, но потом научился стричь, точно так же, как и печь хлеб. А первую свою наколку он набил в Сирии своему годку Толику Мироненко, когда они валялись в лазарете. Мамы на службе нет, всё приходится морякам делать самим. Получить белую робу у матросов не отняло много времени. Сложнее было с баней - вода с кранов текла не совсем горячая, но для них, кто в Африке, стирался и купался в морской солёной воде - это была не та проблема на которую стоило обращать внимание. Лёха там же выбрил Юру и выбрился сам, после чего они пошли в свой кубрик, где их уже ждал Вася Бакин. Увидев лысых, одетых в белую с зелёным отливом брезентовую робу, подгодков, он в прямом смысле очешуел. - Ты чё, Вася, молчишь, так охуел, что онемел от счастья? - Представляю, как увидев вас, охуеют от счастья наш командир группы ВТМ Лупашин и замполит каптри Полянин. - Кто такие? - Лейтенант на пару лет старше нас, только из училища, а Полянин старый хитрый шланг, бабник, обжора и пьяница, который всю патриотически-воспитательную работу свалил на летёху и годков. Вы в курсе, что на этой коломбине есть два замполита. - Как два? - Да очень просто - один большой обще корабельный, а второй малый с БЧ-5, - дал разъяснения Бакин. - Во бля расплодили дармоедов на нашу шею. - Нет на них Саблина. - Да лихой был политрук. Это же надо было додуматься - поднять восстание на корабле. Кто знает, что с ним случилось? - Расстреляли его вместе с каким-то матросом. Враги родины. Закон суров... На какое-то время в кубрике воцарилось молчание. Об этой истории не принято было говорить на флоте. Но плавмастерская была в то время на Балтике, и слухи о том бунте просочились к ней на борт. И многие из моряков задумались о том, что не всё ладно в той стране Советов, которой он служили, гробя свои лучшие года жизни в ржавых коробках, на боевых службах, в штормовых морях. Прерывая тишину, в кубрике неожиданно зазвонил телефон. Бакин сняв трубку просипел изменённым голосом: - Алло. Бункер. Борман на проводе... Уже идём, - повесил трубку и добавил. - Ну, что загрустили, орёлики. Мать их въёб кто утоп - пусть далеко не плавают. Нас уже заждались. Пошли бакланить или как? - Эт точно - кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Хоть это радует. Веди Сусанин. - обрадовался Юра Дяченко и годки потянулись на выход. 2 В шхере уже находилось три человека, один из которых Яша Слизкой из Ростова, что-то наигрывал на гитаре, остальные - Митя Матенков, вместе с Серёгой Васильевым из Питера, накрывали бак на котором стояла сковородка с картошкой, несколько банок с консервами и бутылка с шилом. Сама же шхера оказалась небольшим помещением, высотой не более полутора метров, под канатной дорогой «Струной». В том помещении стояло несколько гидравлических насосов и ёмкость с каким-то техническим маслом, которым з