о мне захандрилось в этот зимний вечер и я ни с того, ни с сего вспомнил за свою юность, проведённую на флоте. Захотелось мне написать за него рассказ, ничем его не приукрашивая и не прилизывая. Я немного призадумался, а потом взял да и начал писать. Надо же, как-то с хандрой бороться. Уважаемый читатель, если Вы по фамилии ищите здесь себя или своих знакомых, хочу Вас заранее предупредить - рассказ художественный вымысел, все фамилии придуманы, и совпадения совершенно случайны. Вина не пил я Божоле. И баб не целовал французских, В проливе я Па де Кале Одеколон бодяжил русский. Он был мне слаще за вино. Что в кубки из бочонков льётся. А вместо баб я за оно...н Вы поняли, к чему ведётся? 1 Что-то заскрипело, потом затрещало и старый швартовочный резиновый кранец, не выдержав напряжения, лопнул, со звуком разорвавшейся ручной гранаты. Чайки кружившиеся беззаботно над причалом в Угольной бухте, подняв гвалт, улетели в более спокойное место. «Полундра братва!» - крикнул, старшина боцкоманды, мичман Шепель, выбрасывая за борт запасной кранец. К стенке, с приспущенным флагом на грот мачте, швартовалась пришедшая с очередной боевой службы, засуреченная и закрашенная шаровой краской, в пятой предзаходной точке, под Кипром, плавмастерская шестнадцатой бригады УВФ, Краснознамённого Черноморского флота, Держитесь севастопольские шлюхи, с морей пришли не видевшие почти год женщин, иссеченные солёными морскими ветрами и океанскими штормами военные моряки. Весь офицерский и мичманский состав корабля высыпал на ют и полуют, высматривая своих родственников. Как только были выполнены необходимые формальности, подписаны все документы и перегружены доставленные с боевой службы на Родину трупы, командный состав, загрузив в такси, свои чемоданы, с честно заработанным на боевой службе барахлом, рассосался с корабля по своим домам. Замполит капитан-лейтенант Шлангин, прихватив за какую-то провинность молодого лейтенанта Петрова, оставил того дежурным по кораблю, дав ему в помощники прослужившего полтора года старшину второй статьи Яковлева. Лейтенант, хоть и был молодой по службе, но дураком по жизни от этого не стал. Проверив вахтенного у трапа, и оставив в дежурке своего помощника, старшину второй статьи Яковлева, он выпил с годками, на камбузе чифира, отправился в самоволку к себе домой, не сдав табельное оружие. Какая там инструкция и какое там оружие, когда дома, одинокая, в холодной постели, его ждёт не дождётся, не траханая им год молодая жена. Проводив лейтенанта, Яковлев, достал книгу и, откинувшись на баночке, начал читать, получая удовольствие, от книжных похождений романтика кардинала и его недругов мушкетёров, мешающих ему волочиться за королевой. Когда уже Яковлев дочитал до того места, где кардинал должен был наконец-то уже впендюрить объекту своего вожделения, ход его мысли прервал дежурный у трапа: - Слышь, Яша, здесь две какие-то шлюхи просятся к нам на борт. Что делать? - Гони их нахрен в шею. Задолбали. Не успели прийти, как они тут, как тут. Что не могут дождаться, когда нас отпустят завтра в увольнения? - Иди сам и скажи им это. Они пьяные в хлам. И кажется уже не сами. - А ну-ка кто здесь, покажись!? - выйдя на полуют и подойдя к трапу, грозно спросил Яковлев, всматриваясь в полумрак, царивший на стенке. А там царило оживление, матросы плавмастерской предоставленные в эту ночь сами себе, устроили у трапа импровизированный базар, выложив пришкеренное от бдительного глаза замполита честно купленное и наченчованное в Сирии барахло. Покупателями были мичмана и офицеры с соседних кораблей. Ходовым товаром в Союзе считались джинсы, мохер и дивной расцветки американская кремпленовая ткань. И это, ходовое барахло, было вынесено на стенку матросами, прибывшими с боевой службы. Были забыты ураганные ветра и штормовые моря. Война в Сирии осталась далеко позади, пришло время - команде пить и веселиться. К ночному торговищу подтянулись вездесущие бабушки с улицы Ревякина, торгующие своим домашним вином и самогоном. Деньги вырученные за барахло, уже осели в их бездонных карманах, а самогон и вино, для удобства, перелитые в грелки, перебрасывались со стенки на ют корабля. Ревякинские бабушки, принёсшие вино, были женами и матерями офицеров и мичманов и по большому счёту, своей подпольной торговлей, подрывали дисциплину, но когда дело касалось выгоды, всё остальное отодвигалось в сторону. Такой же позиции придерживались и съехавшиеся со всего Союза на учёбу в Севастополь студенточки шлюхи мечтающие выйти замуж за моряков, а пока они уже успели проникнуть на корабль и своим развратным поведением могли в корне подорвать воинскую дисциплину. Запахло махновщиной и анархизмом. «В клюзах засвистал ветер», - так, кажется, говорил один хитрожопый замполит, (перешедший после развала Союза на должность начальника мастерских) старясь культурно описать военно-морской бардак. Разогнать этот стихийно самоорганизовавшийся бардак не представлялось никакой возможности, но комсомолец отличник боевой службы, старшина первой статьи Яковлев решил его всё-таки пресечь. Он включил кормовой прожектор, навёл его на стенку и вдохнув поглубже стал вещать, как на комсомольском собрании: - Товарищи военные моряки: матросы, старшины, мичмана и офицеры, а также гражданские лица, к вам обращаюсь я, старшина Яковлев, помощник дежурного по кораблю. В это тяжелое для нашей страны время, (как вытекает из материалов двадцать пятого съезда партии) когда международный империализм не дремлет, а наоборот усиливает своё тлетворное влияние на нашу молодёжь, мы передовой отряд защитников Родины и будущие строители коммунизма, должны сказать этим вражеским действиям, своё решительное - Нет!! Требую немедленно выбросить за борт всё спиртное и запрещённую к провозу контрабанду и, прекратив это, позорящее честь и достоинство советского моряка, безобразие, разойтись по своим кораблям иначе я буду вынужден принять соответствующие меры - доложить утром обо всём командиру. Сзади по железному трапу загремели шаги и на уровне палубы полуюта показалось голова, со сдвинутой на затылок беске: - Слышишь ты, грёбанный салабон, до утра ещё дожить надо, - сказала голова. - Так что туши фонарь и вали на хрен на свой пост карась. Не мешай людям культурно отдыхать. В говорившем, Яковлев узнал годка из СМЦ, старшего матроса Синицкого. На шкафуте показались ещё годки и сочтя свою лекцию несколько не своевременной и не актуальной Яковлев последовал мудрому совету, старших товарищей по службе. Выключив прожектор он убрался с полу-юта, и закрывшись у себя в дежурке, почти час старательно писал донос замполиту, стараясь никого не упустить из виду. Окончив свой эпохальный труд, он отнёс его в тайник, потом зашёл к своим годкам в шхеру и с чистой совестью принял участие в кутеже и разврате. Ничего особого в ту ночь, на плавмастерской не случилось, если не считать того, что случайно в шхере СМЦ, были обнаружены пропавшие вещи моряков. Выяснилось, что вором, обокравшим своих, сослуживцев, оказался молодой матрос Жаксамбеков. Годки-старослужащие, разозлённые тем, что им помешали веселиться и что официальное расследование выявит массу нарушений и контрабанду, решили сор из избы не выносить и провести с ворюгой-карасём разъяснительную беседу по-своему. Жаксамбекову, доходчиво рассказали о кодексе строителя коммунизма, напомнили о присяге, которую он давал перед лицом своих сослуживцев, о его долге перед советской Родиной, ну и, конечно же, о чувстве товарищества - сам погибай, а товарища выручай. Увы... Слова к сыну степей доходили плохо, пришлось подкрепить этот воспитательный урок, физическим воздействием. Избитого и потерявшего сознание ворюгу-карася, обоссали и бросив в той же шхере, пошли догуливать. А зря, того поддонка надо было выкинуть за борт. Хлопот меньше было бы. Годки не вынесли сор из избы, а комсомольцы Яковлев и Назаров, не поленились доложить замполиту о ЧП и уже через два дня все годки кто принимал участие в избиении вора, были списаны на плавучий штрафбат ККС «Березина». А ворюга не попал в дисбат, а дослужился до командира отделения. Такое небольшое происшествие, как и утреннее алкогольное отравление, лёгкие венерические болезни от севастопольских сосок, которые слегка подкосили половину экипажа, включая и некоторых представителей из числа командного состава - это не те трагедии, о которой стоило бы много писать. Бывает, дело-то житейское. Настоящая трагедия, с перестрелкой и тремя трупами, произошла в ту ночь дома у лейтенанта Петрова, куда на огонёк и на палочку чая, (воспользовавшись отсутствием хозяина дома), заглянул, истосковавшийся по женской ласке старый холостяк, замполит Шлангин. Когда уже было выпито и марочное вино, и перемерены все наряды, а на ухоженном пальчике, красовалось дивной работу восточных мастеров золотое ажурное кольцо, внушительного размера - входная дверь, открытая ключами, предательски скрипнув, открылась, впустив в квартиру своего хозяина. Скрипа входной двери, никто из любовников не услышал, не до того было, кувыркающимся на хозяйской кровати людям. Они её так разогревали, что ещё немного и пошел бы дым. Лейтенант этого не стал дожидаться. Достав пистолет, он расстрелял почти всю обойму в любовников, а последний патрон оставил себе. Что-то не то было с некоторыми нашими