Один день отца Фёдора
Сплю и вижу тот же сон. Стою я на коленях, в келье у старца Пантелеймона из Псковской епархии. А он, величественный, благообразный, с бородой белой до пояса, вещает:
- Блудодей ты, расстрига и разбойник, Фетька! Через усекновение уда попадешь в царствие небесное!
Синим сатанинским пламенем вспыхивают свечи в келье. Окружают Пантелеймона бабы голые и черти, пускаются вокруг меня в хоровод - хохочут бабы, прыгают их титьки арбузные, верещат черти! Прыгает, пляшет в бесовском хороводе старец Пантелеймон и грозит мне пальцем! Страшна борода его и выпученные глаза! Кричу я что есть мочи - «Спаси Господииии!». И просыпаюсь.
Крещусь на образа не вставая с постели - уж лет семь как уехал из Пскова, а поди же, до сих пор страсти семинарские снятся. Встаю с перины, уд мой восстал во сне и тянет за собой ночную сорочку. Сотворяю троичные тропари, символ веры, прочищаю нос, пержу звонко, пью натощак сливовую настойку.
- Фекла! Феклуша, подрясник неси и квасу!
Бас мой трясет окна в моем нынешнем жилище, одном из домов покойного купца первой гильдии Васильева. Челяди у меня две души - бабка Матрена кухарка, да внучка её Фекла, девка молодая, сочная, глупая да смешливая.
Зевая, входит Фекла. В одной руке ковш с квасом, в другой сложенный аккуратно чистый подрясник. Увидав восставший хер мой, девка краснеет и хихикает, подходит, помогает снять ночную сорочку. Пью квас, а девка стоит столбом да косится на образа.
- Феклуша, дура девка, духовника стыдишься? Сколько раз тебе, дурной, говорить - через муде духовника напрямую в бабу входит благодать.
Фекла вздыхает, и расстёгивает верх своего сарафана. На свет Божий выпрыгивают налитые спелые груди, белые и округлые, с алыми, как спелые вишни, сосцами. Становиться предо мною на колени, начинает теплыми пальцами мять и гладить мое муде чугунное, а губами алыми звонко целует массивную ялду. Прижимаются сиськи медовые к моим бедрам, глажу Феклушины не собранные в косу волосы. Кладу копие восставшие девке на чело, и лицо её устами к мудям прижимаю. Лижет Феклуша муде, с сопеньем и чваканьем, усердно, яйца слюнявит и в рот то одно то другое забирает.
Нежно сосет Фекла и старательно, глаза закрывает, тереться сиськами о чресла мои, сосцы приятно скользят по коже. С хлюпаньем муде изо рта выпускает, и к балде раскрасневшейся присасывается - мнет и елозит губами, слюни на титьки белые капают. Выпустила хер багровый, слюнявит палец - и снова в уста берет. Одной рукой держит меня за задницу, а другой, проказница, лезет пальцем мне в дымоход!
Ах, Господи, святые угодники! Научил девку этой дури семинарской, на свою-то на голову! Терзает Фекла зад мой, с хлюпаньем языком по ялде елозит, доит настойчиво уд каменный. Выстреливает хер малафей, надуваются щеки у Феклуши, глотает девка, глотает, да проглотить не может! Плюет малафей на елейные титьки свои, и перстами, дурная, растирает!
Помоги Господь еще один день провести в трудах праведных! Позавтракав щами с капустой, расчесав бороду, выхожу из дома. До чего красив рассвет в Щукино! Через треть версты открывается взору моему сладостная картина - солнышко освещает строящуюся церковь. На душе становиться легко и благодатно.
- Здорово, батюшка!
Улыбаются и кланяются мужички, ломая шапки. Артель каменщиков Сеньки Кривого строит в Щукине храм Господень.
- Благослови Господь на труды!
Неспешно сотворяю крестное знамение в сторону работающих мирян.
Прибыл я из Пскова в Щукино на пустое место - старая деревянная церковь сгорела еще при самодержце Александре Павловиче. Желая уберечь епархию от греха, выслал меня синод в Щукинский уезд, служить без церкви. Однако же, в волости послал мне Господь купчиху Марию Пантелеевну, вдову купца Васильева. Набожная, но яростная женщина! Месяц мариновала ялду мою, по семи раз на дню. Исхудал я в те дни, и слёзно молил Господа о прибавлении сил. Но едва пришел час покидать вдовицу - пожертвовала на новый Щукинский храм, спаси её Господь, благодетельницу!
Шагаю по посадской улице, с резного крыльца лавки приветствует меня Авдотья, жена Савелия Комяги, первого Щукинского купца.
- Федор Кузьмич, батюшка! Уж извольте зайти на вареники, не побрезгуйте, свет вы наш!
Улыбается Авдотья, а титьки ее огромные под сарафаном задорно подпрыгивают. Дородна, бела и пышна Авдотья, чувствуется в ней приятная телесная бабья мощь. Обе косы ее толщиной почти с мою руку - а в косы вплетены разноцветные ленты, почти как у молодой хохлацкой девки на выданье. Лицо у Авдотьи круглое и румяное, щеки пухлые, губы сочные, глаза хитрые и ласковые.
- Авдотья, экая ты нарядная, где супруг твой Комяга?