Алан долго смотрел на тающее сзади белоснежное строение, пока оно не превратилось в маленькую белую точку.
— Я никогда сюда не вернусь?
Кронус кивнул. Алан стал смотреть вперед. Где-то под ними равнину жарило солнце. Перед глазами мелькали горные вершины, им не было конца, они сливались в сплошное пестрое месиво. Он решил следить за наручными часами. Цвет экрана из желтого превратился в голубой. Секунды щелкали медленней обычного. Почему? Кронус ответил, что это биологический эффект замедления времени: все идет по-прежнему, просто сознание Алана преломляет данные часов, сигналы доходят с опозданием до головного мозга и от этого кажется, что время течет не так быстро. Если не смотреть на часы, время летит незаметно, не успеешь оглянуться, проходит пять минут, за ними десять, потом оказывается, что позади уже час. Но если следить за каждой секундой, ожидание рубежа станет невыносимо долгим.
Всю оставшуюся половину пути молчали.
Горные массивы кончились, под бортом машины тянулась махровая сельва. Над верхушками деревьев обеспокоено проносились стаи птиц. Лес поредел, началась саванна.
— Снижаемся, — предупредил Кронус.
Алан успел заметить лишь промелькнувшее за холмом впереди скопление домиков, и вот они стоят посреди высокой выжженной травы.
— Идем, — позвал Кронус, — Финальный отрезок пути.
Они взобрались на холм. Снизу раскинулось людское поселение, около дюжины приземистых хижин, окруживших большой голубой купол амфитеатра. Они вошли внутрь. Арена ждала их, посреди арены стояли люди. Сотня, две сотни, а может, и больше. Алан не знал, на кого смотреть, все они вызывали одинаковое чувство любопытства: мир стал манящим, мир приготовил ему сюрприз. Красивые люди с длинными волосами.
— Женщины, — подсказал Кронус. — противоположный твоему пол.
— Почему? — этот вопрос звучал по-детски нелепо при его нынешнем состоянии.
— Все живое размножается. Эти люди родились одновременно с тобой, они твои сверстники. Каждый из них имеет своего наставника, как и ты. Наставники находятся в верхней галерее, и я отправляюсь туда же. Иди к своим.
На секунду Алан ощутил себя абсолютно беспомощным, он в растерянности смотрел на парней и девушек, толпившихся там. Он пошел к ним.
— Похоже, еще один! — сказал кто-то из парней. — Сюда!
— Еще один, — произнес женский голос, вызвавший у него внутреннюю дрожь, — Какие глаза.
Ребята окружили его. Створки ворот снова открылись — еще новичок, стоит, озирается. Приходило ежесекундное пополнение.
— Я Дин, — белобрысый худой паренек протянул ему руку.
Алан представился и тоже протянул руку. Видимо, это такой ритуал.
— Где ты рос? — спросил Дин.
Алан в нерешительности запрокинул голову, ища среди теней в галерее знакомую, и неуверенно сказал:
— У реки, которую мой наставник именует Рейном. Возле гор, которые он называет Альпами.
— Все ясно, — засмеялся Дин, — А я на берегу Атлантического океана.
— Что такое океан? — застенчиво спросила курносая девушка в красном.
— Океан — это огромное пространство, заполненное водой, — наставительно сказал Дин. — Воды столько, что она пролегает аж до самого горизонта!
— Быть такого не может! — удивилась она.
— У тебя не может, а у меня есть. Как твое имя?
— Шер.
— И откуда ты?
— Огромный водопад…. Я не помню.
Дин прыснул — она не помнит, посмотрите на нее. Алану это почему-то не понравилось.
— Я тоже часто забываю названия вещей, — вмешался он.
Дин выпятил нижнюю губу.
— Почему ты отличаешься от нас с Аланом?
— Я не знаю, — тихо сказала Шер.
— Мой наставник объяснил мне, что она относится к числу женщин, — сказал Алан.
— Да, я знаю, — кивнул Дин. — Но я никак не могу понять, откуда пошло такое разделение.
К ним присоединился еще один парень. Он был гораздо крепче и плотнее Алана по телосложению, однако ниже ростом. Он имел грубые очертания лица. И еще одна девушка, рыжая, очень подвижная. Парня звали Куртом, а ее — Сандрой. Они переключили тему разговора на пережитые в детстве впечатления. Выяснилось, что они пережили в той или иной степени то же, что и Алан. Кто-то из пятерых непрестанно поглядывал на свои наручные часы. Алан почувствовал удовлетворение, общаясь с ними. Особенно приятно ему было разглядывать Шер, он не мог объяснить, почему.