Воды не хватило, и Мошков убежал наполнять ковш. А Весна уперлась лопатками в металл самоходки, слепила веки и замерла прислушиваясь. К себе. К миру. В первый раз после налета. Сразу не получилось, некогда было. Да и не могла она тогда думать. Колотилась, стучала зубами, сердцем и исполняла вбитые училищем обязанности командира. Дрожь и сейчас жила где-то в глубине колен и ладонях. Неприятно. Но терпимо, как многое другое…
Что-то поменялось в ней. Умерло убитое пролетевшими мимо снарядами. Что-то появилось новое. Наверное, впервые, осознавая себя, Вешка не пыталась подобрать определения происходящему в ней. Слушала себя… вплетая услышанное в бессловесное знание себя… Так тусклый звяк цепи рождает знание о колодце…
Земелов закончил возиться внутри, стукнул ботинками по броне и подойдя привалился к борту самоходки рядом. Хрустнул соломкой курута.
Вешка улыбнулась. Подняла лицо к солнцу — недосмытая грязь на лице быстро схватывалась панцирем. Это чувство, как и боль в пораненной губе, были приятны — ощущением жизни. И тогда девушка улыбнулась шире, ломая образовывающуюся корку и наслаждаясь каждой трещинкой…
— Командир, — привлек к себе внимание мехвод. — Чего там?
Там. Вешка прислушалась к шуму с улицы и, словно, опять окунулась в горячую тучу пыли, газолевой копоти, лязга и командной ругани…
— Одну машину подбили в голове клонны. «Шестерку». И, вроде, никого не убило, — просипела вновь обретенным голосом. — Танкисты мост укрепляют. Для легких и для нас. А средние сейчас завернут на брод.
Радек хмыкнул.
— Будем подкатывать в хвост легкачам? Или здесь подождем?
— Здесь… Нечего толпиться в одном месте…
— Эт хорошо, — протянул Земелов.
Расслабиться решил. Вот только не все еще сделано.
— Хозяйка где? — Вешка прислушалась — у колодца стих звон цепи и забубнили приглушенные голоса.
— Девчушка? А ее дед в лес услал со скотиной. Почти сразу после налета прискакал. Внучку за косу и…
— … А за вядром тяжко зайти?!. — донеслось от колодца громкое старчески-звенящее…
— Так не в дом же… — последнее слово Помник проговорил тихо, но Вешка поняла: «ломиться».
— В ограду вломились, могли и в дом!
Мушков что-то пробурчал в ответ. Вешка сжала зубы.
У колодца отчетливо звякнуло. Прозвучали сдвоенные шаги.
— Командир, вода, — Помник брякнул ведро едва не под ноги девушке. Плеснуло шумно и сердито.
Прежде, чем открыть глаза, Вешка сколупнула грязь с ресниц.
«Девка».
Дед стоящий перед ней не произнес ни слова. Но все сказал. Лицом. Сухими сжатыми губами и резкими морщинами вокруг них. В бесцветных глазах под длинным кожаным козырьком древней чугуночной фуражки стремительно вытаивала ядовитая злость, оставляя после себя безысходность.
Вешка сморгнула. Жалеть деда сил не осталось. Но и сказать сразу в лоб, в эти тоскующие зрачки свою просьбу не смогла.
— Здравствуйте…
Ничего лучше не придумалось. Нет, слова-то были. Но что-то мешало… Как-то чувство неловкой досады, что задерживало дыхание, когда Вешка проходила по раздавленному, белеющему щепой забору.
Старик вздохнул, дернув ушами и седыми усами. Вздрогнули коричневые пальцы опущенных рук. Справился с тоской. Загнал ее куда-то, опять отгородившись злостью.
— Здравствуй… те… — последний слог выдался резким, нарочитым. Вместе с этим слогом рыжие носки стариковских сапог развернулись наружу, хозяйски утверждаясь на земле. Дед забросил и сцепил руки за спиной и ссутулился, став похожим на цаплю (только сейчас Вешка поняла, что он выше ее больше чем на голову). С присвистом выдавил: — Защитнички, да.
Сразу пропала преграда, мешавшая говорить. Вешка толкнулась лопатками от брони, подняла ладонь к виску. Прокаркала:
— Линком Бронева. Прошу оказать помощь в захоронении нашего боевого товарища…
И едва дождавшись кивка принялась за дело.
Молча, в четыре руки Вешка и Радек отстегнули сверток с телом. Уже вместе с Помником сняли с брони и положили под стеной дома. «Прости, Люб, нам дальше надо». Опять заболела прокушенная утром губа… Вешка развернулась к старику — подошел и стоял рядом, молча кусал ус все так же сцепив руки за спиной.
— Сейчас командир старосту приведет, — смотреть на селянина не хотелось. — Оформим. Похороните по-человечески.
Дед вдруг расслабил плечи. Ссутулился еще больше. Кивнул.
— Как звать-то?