Миша рассеянно сделала шаг назад, ощущая ледяную волну, окатившую сердце. Женские слёзы давались ему нелегко, тем более, когда они такие отчаянные и приправлены правдивыми словами. Действительно, самой первой его целью в отношении неё был секс, приятное проведение времени. До того, как они станут учиться в институтах.
— Может, ты не можешь любить? Ну… и всё равно — это буду не я.
Она повернулась, чтобы уйти, но Миша поймал её за узкую ладонь. Она стояла, не поднимая глаз и не вырываясь.
— Прости меня. Я виноват, я знаю. Нам не надо было встречаться.
Девушка посмотрела на него несмело, во взгляде читалась боль. Вдруг он резко рванул её к себе и прикоснулся жёсткими обветренными губами к её нежным, распухшим из-за плача. Она попыталась отвернуться, но он стал держать её голову, не понимая, что такое на него нашло. Эти её глубокие, огромные глаза, полные такого неравнодушного чувства притягивали. Даже в такой момент разрыва захотелось обладать ими.
Оттолкнув его, она убежала к себе в квартиру, приглушённо плача. Ну, зачем он полез целоваться, ведь и так ясно — она не нужна ему, а он с этой минуты — ей.
Что за манера вечно всё усложнять? Вот это Миша Гришаев ненавидел больше всего. Если бы его спросили, он бы ответил именно так: «Больше всего в жизни я ненавижу, что все даже элементарные вещи так сложны».
Взять хотя бы отношения с девушками. Даже с его взглядами на жизнь ему попалась такая серьёзная, которой он разбил сердце. Но уже после того, как все слова сказаны и обиды определены, он вдруг почувствовал невероятное влечение к ней. Почему? Откуда взялось это чувство, похожее на лихорадку? Ему захотелось обладать ею без остатка, чтобы она принадлежала только ему и больше никому и никогда.
Уходя, он гнал эти мысли прочь, упорно возвращаясь к логичным выводам вечера. Миша знал, зачем он шёл на встречу к ней, он сделал это, пусть и не так беззаботно и легко, как хотелось бы. Зачем опять возвращаться к прошлому?
Молодой мужчина вышел под сгустившийся снег, надвинув на глаза вязаную шапку. Его сердце успокоилось — он умел перешагивать через прошлое. Вот только если это прошлое не с такими роскошными серыми глазами, достающими до дна души.
Небольшие каблуки чёрных замшевых туфель звонко отстукивали по линолеуму стационара травматологии. Очень высокий подтянутый мужчина шёл по коридору, его плечи были облачены в белый халат поверх чёрного строгого костюма. Тёмные холодные глаза отсчитывали номера палат. Наконец, он нашёл нужную и вошёл, предварительно постучав.
Внутри стояли две постели, одна была пуста, на второй лежала она, тоскливо глядя на плачущее осеннее небо за окном. Резко повернула голову, и в глазах сразу мелькнул страх.
Ему показалось, что девушка ещё больше исхудала.
Подойдя к ней, Антон Григорьевич произнёс: — Здравствуй, недоразумение моего сына.
Тая напряглась, попытавшись прикрыть острые колени стареньким халатиком. Её волосы уже совсем отросли и беспорядочно лежали вокруг лица, карие глаза показались сейчас мужчине даже красивыми. В такие его сын мог запросто влюбиться.
— Я пришёл навестить тебя и спросить, как у тебя дела. Как тебя угораздило попасть сюда с ножевыми ранениями? Хотя не отвечай, из машины с молодыми насильниками я тебя однажды уже вытаскивал.
Девушка вдруг вздёрнула подбородок и с напором произнесла: — Зачем вы пришли? Олег…
— Из-за него я и пришёл, чтобы он не бросил всё и не прилетел сюда, когда учёба в разгаре. Я ему пообещал, что посмотрю на тебя и передам привет. Он узнал от твоей подружки — Даши.
Тая опустила голову, её бравада развеялась, стало снова невыносимо обидно. Лучше бы его отец не приходил, зачем так обижать — и так сейчас нелегко.
Она лежала в больнице уже второй месяц, одна из ран была сложной. В университете ей обещали продлить сроки зимней сессии и не отчислять. Деда посадили и назначили суд на конец ноября. Но он был совершенно невменяем, и скорее всего его запрут лечиться в психдиспансер. Об Олеге она ничего не слышала уже два месяца.
— Ты знаешь, что я против ваших отношений. Будь умненькой девочкой, сделай так, чтобы он немного забыл тебя. Хочешь, за это я устрою тебя на хорошую работу без всякого образования, будешь работать в свободное от учёбы время…
— Пожалуйста, уходите, — тихо произнесла Тая.
Антон замолчал, сжав губы в раздражении. Он не привык, чтобы какие-то соплячки без рода и племени перебивали его.
— Вижу, у тебя всё замечательно. Зажило, как на дворняге. Сыну я скажу, что телефон тебе в больнице не положен, и ты от него отказалась. И просила не переживать — у тебя всё отлично.
Развернувшись на каблуках, он вышел, и в дверях столкнулся с Таиной соседкой по палате — Мариной Лесных, поступившей месяц назад с двойным переломом руки. Её избил муж, пришедший домой не в очень хорошем настроении и трезвости.
— Кто это? — испуганно спросила она Таю.
— Отец моего парня. Он ненавидит меня.
Тая отвернулась к стене, ощущая тупую боль в груди из-за слов Антона Роторова. Он мог всегда задеть её за живое. Но вспоминались слова Даши, сказанные как-то относительно этого человека. Что он всё же боится её власти над Олегом.
Вот только она была раньше, а останется ли… эта власть
Тая начала учёбу вместе с курсом в начале ноября. Жила в своей квартире, выкинув все дедовы вещи. Она знала, что если он сюда вернётся — её тут точно не будет. Первое время было тяжело одной, просыпалась в страхе и кошмарах. Постепенно привыкла.
Даша частенько засиживалась у неё в гостях.
Они с Мишей расстались очень болезненно, по крайней мере, для неё. Дарья никогда не заговаривала об Олеге, Тая старалась этого тоже не делать. Она знала, что он звонил как-то Даше, ведь узнал же о ранении. Но Тая пообещала себе — если он сам не найдёт её, она будет молчать. Ей не хотелось унизительно просить и умолять о внимании. Быть может, она и не права, а может, он не прав, что отчаянно не признавался себе в том, что они не могут быть вместе. Теперь у них совсем разные дороги, пересекаться которым не дают ни близкие, ни судьба.
Дарья понимала, что Тая после долгой болезни изменилась, и потому не хотела лишний раз заводить болезненный разговор об Олеге. Он ведь и позвонил-то ей всего пару раз, чтобы узнать о самочувствии Таи. После этого — тишина. А за подругу Даша боялась, было ощущение, что она на грани срыва. Она будто замерла снаружи, стала очень спокойной, молчаливой, неулыбчивой, и Даша подозревала, что вся борьба шла внутри. Как бы этот вулкан не вылился во что-нибудь нехорошее и отчаянное.
Миновал ноябрь, декабрь, подошёл Новый год. Деда отправили на лечение, жильё осталось за ней, пострадавшей Таисией Синёвой. С Олегом у Таи не было связи, её мобильный телефон дед уничтожил в тот же вечер, когда кинулся на неё с ножом, на новый не было денег.
Достав карточку, которую ей оставил Олег, она пока не знала горя. Но других денег не было, а надо было оплачивать и коммунальные, и на еду откладывать.
Как дальше жить, Тая не знала. Нужно было как-то устраиваться на работу, совмещая с учёбой, иного выхода не было.
Новый год собирались отмечать с Дашей вдвоём. 30-го был важный зачёт, и когда девушки его сдали, камень свалился с плеч. Они хотели печь на праздник торт, потому накануне бегали по рынку и готовились к этому очень ответственно.
Утром 31-го Тая начала печь коржи сама, и когда в дверь позвонили, она, не сняв передник с тоненького халатика, выскочила в длинный коридор, ожидая Дашу. Несмотря на то, что почти напротив жил Миша, Даша с ним ещё ни разу не сталкивалась, будто он и не обитал дома.
Распахнув железную дверь, Тая ощутила поток ледяного ветра и поёжилась, отскакивая в сторону. Но за дверью стояла вовсе не подруга. Олега она еле узнала в новой чёрной куртке со стриженым мехом на воротнике, с новой короткой причёской. Одни только синие глаза оставались прежними — синими, как небо солнечной осенью.
— Привет, — несмело улыбнулся он.
Тая застыла, как вкопанная, сцепив ладони, белёсые от муки, перед собой. Казалось, её ищущий взгляд хотел разом подметить каждую изменившуюся мелочь.