Закрывшись в своем кабинете, мистер Клерк долго ломал голову над тем, как задобрить грозного мистера Маккальстера и сохранить за собой «тепленькое» место.
В Майами лил дождь. Семейство Маккалсьтеров весь вечер в полном своем составе разъезжало по городу на такси. Раз Кевина не было в Чикаго, они решили искать его здесь. Возможно, он потерялся в аэропорту, когда они выходили из самолета.
Крупные капли дождя стучали по стеклам микроавтобуса. На улицах стояли глубокие лужи.
— Когда-то мы здесь проводили свадебное путешествие. Все выглядело гораздо привлекательней, — грустно вздохнула Керри.
Поиски были безуспешными.
Все сидели молча. Детям изрядно надоели эти бесполезные скитания. Который раз приходилось страдать из-за недотепы Кевина. Им куда больше хотелось развалиться на мягких креслах в отеле перед телевизором, принять ванну, поужинать. Баз настолько проголодался, что готов был разорвать этого заморыша на части за все страдания, которые он им приносил. И слал брату самые жестокие проклятия.
Керри измоталась от безуспешных поисков. Отчаявшаяся, она не переставала думать о сыне, строила догадки о том, где сейчас Кевин и что с ним.
Питер ломал голову, пытаясь вспомнить, когда он мог выпустить Кевина из виду. Ведь он вел его за руку, когда грузили багаж. Но как он мог упустить его? Просмотреть? В случившемся он винил теперь только себя. Он должен был присмотреть за ним, держать за руку и не выпускать до самого самолета.
В душе он корил себя за собственную ветреность и беспечность. Ему, отцу пятерых детей, были непростительны подобные вещи.
В Чикаго Кевина нет. В Майами тоже. Да где же он тогда? Разве что провалился сквозь землю?
У Питера разболелась голова. Он прижался к холодному влажному стеклу и вновь погрузился в тревожные мысли.
Тем временем Кевин прекрасно проводил вечер в своем номере. Он лежал на своем четырехметровом ложе и при нежно-голубом свете настольной лампы рассматривал записную книжку отца.
— Боб Маккальстер, Шестьдесят шестая улица, Нью-Йорк, — прочитал Кевин.
Вот это да! Он совсем забыл, что дядя Боб живет здесь. Если они никуда не уехали, он обязательно их навестит. Помнится, дядя Боб всегда дарил хорошие подарки.
Да, одному все-таки скучновато. Выходить из номера было небезопасно. Глупо лишний раз привлекать внимание к своей персоне со стороны администрации.
Кевин достал семейную фотографию. Все-таки мамы ему сейчас очень не хватает. Она всегда приходила к нему вечером поболтать о делах и пожелать спокойной ночи. Жаль, что он нагрубил ей тогда.
Кевин подошел к окну. Он долго смотрел на звездное небо. В воздухе падали и кружились снежинки.
Он думал о том, что делают его родные сейчас в душной Флориде. Наверное, сидят на камешках на берегу моря и говорят о нем. Мама очень беспокоится. У нее и в мыслях нет, что ее сын отдыхает в самой роскошной нью-йоркской гостинице «Плаза».
— Спокойной ночи, мама! — сказал Кевин и лег в постель.
Керри Маккальстер сидела у окна в своем номере в одной из четырехзвездочных гостиниц Майами и думала о нем. Она молила Бога, чтобы он не оставил в беде ее малыша. В душе она верила, что с Кевином ничего не случилось. Он выносливый и смелый и всегда находил выход в самых невероятных условиях. Но, тем не менее, как мать она переживала за него. Хуже всего, что до сих пор они ничего не знали о нем.
— Спокойной ночи, Кевин! — ласково произнесла Керри.
Утром Кевин проснулся от стука в дверь. Широко зевнув, он накинул халат и открыл. На пороге стоял Седрик. В руке он держал прозрачный пакетик с пестрыми плавками.
— Это вам, сэр, — Седрик заискивающе улыбался.
— Боже мой! — воскликнул Кевин, хватая плавки. — Ну зачем ты все напоказ носишь?! Здесь же полно девчонок!
Он был возмущен.
— Я был очень осторожен, сэр…
— В таких вещах, как трусы, невозможно быть чрезвычайно осторожным, — строго оборвал его Кевин.
Его возрасту была присуща стыдливость.
— Да, понимаю, сэр. Простите.
Седрик стоял с застывшей улыбкой на круглом лице.
— Ты, наверное, хочешь чаевые?
— О, нет, нет, сэр. У меня остались еще, — Седрик вынул изо рта резиновый шарик.
Кевин достал из кармана халата кучу долларовых бумажек, при виде которых у Седрика заблестели глаза. Похрустев новенькими купюрами, он положил их обратно.