— Можно иногда водить тебя погулять? — спросил Ник под моим общежитием.
— Это зашифрованное «Можно приходить и заниматься с тобой сексом»?
Ответ прозвучал прежде, чем был договорен вопрос:
— Нет.
И опять впервые.
Я сморгнула.
— Серьезно? Потому что я, пожалуй, не против переспать с тобой. — На самом деле, ничего подобного. По крайней мере в тот момент я так не считала. Но эти глаза…. Эта красивая рука, крепко державшая мою ладонь… — Ты приглашаешь меня на свидание?
— Да. — Такое быстрое, уверенное «да». — Да, я хочу пригласить тебя на свидание. Нет, я не хочу секса с тобой. Во всяком случае, не сегодня.
— Почему? Ты что, мормон? Импотент? Или голубой?
Ник ухмыльнулся, и его цыганские глаза преобразились.
— Нет, нет и нет. Потому что, Харпер Элизабет Джеймс, — черт, я назвала ему свое полное имя, и он запомнил (умилительный вздох), — это было бы… неуважительно.
Я заморгала.
— Ну, теперь ты действительно лишил меня ответной реплики. В моей практике подобное обоснование абсолютно беспрецедентно. — Начинающая юристка, что с меня взять? Все мои сокурсники выражались, как напыщенные идиоты. Плюс к тому во мне плескалось три бокала пива, из-за чего мои слова были еще более идиотскими и напыщенными.
Но Ник, похоже, счел меня остроумной.
— Я завтра тебе позвоню.
— А вот такое я слышала и раньше. Пустопорожние обещания.
Он позвонил через девять часов, взломав сайт колледжа, чтобы добыть номер моего мобильного.
— Это Ник.
— Какой Ник? — переспросила я, наверное, впервые в своей жизни краснея.
— Отец твоих детей.
— Ну да, ну да. — Я сделала паузу, не в силах подавить улыбку: — Можно мне хотя бы пообедать, прежде чем начать их вынашивать?
Ник повел меня в ресторан в Нортгемптоне... не в обычную студенческую кафешку с фалафелями (10) по четыре доллара, а в настоящий ресторан, со столиками, официантами и всем остальным. Вот так и начались мои первые серьезные отношения. Он обязательно звонил, если обещал позвонить, присылал мне разные приколы по электронной почте, водил меня обедать, иногда являлся под аудиторию, чтобы прогуляться со мной по кампусу. Мы часто ходили в кино, где без умолку болтали к огромному неудовольствию других зрителей. Наши встречи напоминали старомодное ухаживание 50-х годов; мне даже не верилось, что это настолько весело.
Но за целый месяц Ник ни разу не поцеловал и не коснулся меня (кроме держания за руки, представляете!), и к концу этого срока я умирала от вожделения. Что, к вашему сведению, очень хорошо скрывала. Ни разу даже не намекнула. Увлекшись сильнее, чем мне того хотелось, я выжидала, задаваясь вопросом, не ведет ли этот парень какую-то игру. Но постепенно обнаружила, что скучаю без его телефонных звонков, а когда вижу его лицо, сердце в моей груди проделывает странный кульбит.
Через четыре недели и два дня после нашего знакомства Ник впервые пригласил меня в свою квартирку, типично тесную, но нетипично чистую. Усадил меня за ужин: лазанья, салат, свежий хлеб. Налил красного вина, не пытаясь меня подпоить. На десерт сам испек пирог (что заставило меня в очередной раз вслух поинтересоваться, а не гей ли он в действительности) и не дал мне вымыть посуду. Когда мы уселись на диване (держась за руки, но вполне целомудренно), Ник принялся рассказывать, почему считает Бруклинский мост (11) красивейшим рукотворным сооружением на земле и как поведет меня туда в мой первый же приезд в Нью-Йорк. Мы пересечем реку, поедим в Бруклине мороженого и пойдем обратно тем самым путем, чтобы вдоволь повосторгаться первым в мире подвесным мостом на стальных тросах.
— Лично мне всегда больше нравилась архитектура ресторанов «У Дэнни», — заметила я.
— Похоже, мне придется с тобой развестись.
— Претендую на яхту и квартиру в Париже. Естественно, это прописано в нашем брачном контракте.
— Я не верю в брачные контракты, — рассмеялся Ник.
— Тем лучше. Я обдеру тебя как липку, парень. Парижская квартира, ты моя и только моя.
— И почему я женился на такой бессердечной женщине? — осклабился он.
Я ухмыльнулась в ответ:
— Ты меня еще даже не целовал. Я не стану твоей женой и не рожу пятерых крепких сыновей, если тебе не удастся достаточно сильно меня впечатлить.
Ник посмотрел на меня — легкая улыбка в уголке рта, двухдневная щетина, от вида которой у меня слабели колени, взъерошенные темные волосы и колдовские цыганские глаза. Затем протянул руку и коснулся пальцем моих губ. Ему не требовалось целовать меня. Я уже и так впечатлилась. И ни с того ни с сего вдруг до смерти испугалась. Дыхание запиналось в моей груди, сердце будто свело судорогой, и пока Ник подавался вперед, я твердила себе: «Не позволяй ему оказаться слишком замечательным. Не влюбляйся».
Но он таким и оказался, и я пропала. Это… умопомрачительно, правда, когда тебя так целуют. Похоже, прежде я имела в корне неверное представление о поцелуях. Этот ощущался так, словно наши губы создавались исключительно друг для друга, в нем были потрясение и возбуждение, жаркое желание, слабые звуки и, черт подери, правильность. Я думать не думала, что буду настолько отчаянно нуждаться в ком-либо — семь лет, четыре недели и два дня я приучала себя никого не любить безоглядно. Но когда Ник впервые поцеловал меня, все мое тело ожило. Это было до того здорово, что даже пугало.
Мы целовались и тискались на диване целую вечность, пока наконец Ник не встал, не взял меня за руку и не повел в спальню, продолжая целовать, продолжая трогать — горячая кожа, пылающие щеки, почти черные глаза. Казалось, в нашем распоряжении все время мира для этого болезненно сладостного, плавящего желания, заставлявшего меня дрожать. Я через голову стащила с Ника рубашку, и мои ладони принялись исследовать его гладкую грудь, кожу, очаровательное местечко выше ключицы. Над сердцем у него виднелся небольшой рваный шрам, и я провела по нему пальцами, целуя его красивую шею, ощущая под губами его колотящийся пульс, пробуя на вкус соль его пота. Руки Ника обжигали, а губы были нежными, и на них играла легкая улыбка, когда он открыл глаза и посмотрел на меня.
Я не возражала, когда его ловкие пальцы расстегнули сзади мое платье, но когда ладонь Ника скользнула вверх по моему бедру, я вздрогнула и перехватила его запястье. Пора с этим кончать. Пора уходить. Но не двинулась с места.
— Достаточно сильно? — хрипловатым голосом спросил он, прижимаясь лицом к моей шее.
Я сглотнула.
— Ник?
Он поднял голову. «Ох, Харпер, ты в беде», — предупредил мой мозг. Мне никак не удавалось заговорить, потому что слова застревали в горле. Ощущение неловкости, обалдения и смущения бурлило во мне, смешиваясь с жаром, влечением и желанием.
— Что, солнышко? — спросил Ник с такой нежностью, что у меня защемило сердце.
Если бы он не назвал меня «солнышком», я бы наверняка использовала свой обычный прием и сбежала, чувствуя себя немного виноватой, зато невредимой. «Уходи, уходи, уходи», — вопил мой мозг. Я сглотнула, отвела глаза и шепотом призналась:
— Никогда раньше этого не делала. — «Кошмар! Оставаться девственницей в двадцать с лишним лет… притом в демократическом штате… в либеральном колледже… и вообще!»
Ник сморгнул. Ведь я слыла той еще штучкой, многоопытной и суперклевой. И, что тоже немаловажно, красоткой, хоть и не просиживала часами перед зеркалом. Многие ухлестывали за мной, и я со многими встречалась. Парням я нравилась. Мой modus operandi (12) заключался в следующем: я насмехалась и высокомерничала, одновременно флиртуя, потом позволяла ухажеру проводить меня до общежития, где мы с часок целовались и обжимались. Затем я вставала, поправляла одежду, указывала парню на дверь и больше с ним не общалась. По каким-то загадочным причинам такое поведение сделало меня чрезвычайно популярной. Была ли я «динамщицей»? Самой натуральной. Но сомневаюсь, что могла бы вести себя иначе.
До теперешнего момента. Не решаясь взглянуть на Ника, я внезапно прониклась интересом к шторе, батарее, трещине в штукатурке. Он повернул мое лицо обратно к себе, улыбнулся: