— Любовь и Рождество, — со вздохом молвила Кэтрин. — Не надо быть доктором психологии, чтобы понимать, насколько опасна такая смесь.
«Любовь? — изумленно подумала Изабель. — Что ж, возможно, это и так». Действительно, они были ослеплены друг другом и, конечно, мечтали постоянно быть вместе. Иногда даже нравились друг другу. Но любовь? Это ведь нечто совершенно особое. Изабель уже думала, как бы поточнее объяснить все это Кэтрин, но, похоже, этот предмет не требовал велеречивости, и потому она просто еще раз всхлипнула.
— Ну почему, почему все так? — в праздник Рождества Изабель сидела в постели и часто сморкалась в платок. — И как такое могло получиться? Я уже сто лет не простужалась!
Бронсон вручил ей огромный стакан апельсинового сока и две таблетки аспирина.
— А теперь вот простудилась, — сказал он, глядя, как Изабель глотает лекарство. — Будем надеяться, что это не грипп.
— О нет, только не грипп! — воскликнула принцесса. — Через семь дней нам надо улетать, а мне и семи недель не хватит на сборы!
— Не думаю, что ты можешь сейчас заниматься всем этим. Во всяком случае, не в таком состоянии.
— А я отказываюсь оставаться в таком состоянии, — жалостно просипела Изабель. — Я не могу оставаться в таком состоянии. Черт побери, Бронсон, ведь сегодня же Рождество!
— И мы проводим его вместе, как и собирались.
— Только без сарказма, пожалуйста.
— Никакого сарказма. Просто сегодня Рождество, а мы вместе.
— Я выгляжу ужасно, — сказала принцесса, прикасаясь к своему покрасневшему носу. — И при этом еще хриплю.
Дэниел улыбнулся:
— Да, мы вместе, но я не говорил, что мы веселимся.
— Так бы и запустила в тебя подушкой. Только боюсь, что ты от меня заразишься.
— А хотелось бы, — сухо заметил Бронсон. — Но если я еще раз отложу эту чертову поездку, то случится международный скандал.
Она откинулась на своих подушках, нашпигованных микробами. Жалость к себе была безмерной. И как он вообще может говорить об этой дурацкой поездке, когда она чувствует себя такой несчастной? Ну просто все вокруг идет наперекосяк! И мысли роятся в голове, как пчелы в растревоженном улье. У Изабель было такое чувство, будто чья-то вражеская армия начисто сокрушила все ее бастионы, а защитники их бежали.
— Тебе надо находиться со своей семьей, Бронсон, а не торчать тут со мной, в этой ужасной квартире.
Он бросил взгляд на часы, висевшие на противоположной стене.
— Ты права. Если я сейчас выеду, то как раз к обеду попаду в Монток.
— Вот и отлично, — огрызнулась Изабель, хотя и поняла, что он пытается подшутить над ней. Но ей не хотелось шуток. — Брось меня тут одну. В самом деле, чего тебе стесняться? Ведь Мэксин оставила меня, и вот теперь ты собираешься сбежать.
— Мэксин тебя не оставляла. Ты сама велела ей уходить.
— Да, но я и не думала, что она воспользуется моим предложением. — Изабель прекрасно знала, что Мэксин с Иваном собирались на обед к его дочери. Всю предыдущую неделю ирландка кормила босса и его семейство всякими деликатесами собственного приготовления, и теперь Наталья решила отблагодарить ее, устроив рождественский пир.
— Не предлагай то, чего не можешь дать людям, принцесса. Это первое правило бизнеса.
— Я не занимаюсь бизнесом, — бросила Изабель, доставая новый платок.
— Ну и вредина же ты, когда болеешь! Глаза ее моментально наполнились слезами.
— Ну вот, ты уже сердишься. Так я и знала. Наверное, вся твоя семья злится на меня сейчас.
Дэниел присел на край ее кровати.
— Знаешь, одно из преимуществ большого клана? Никто не замечает твоего отсутствия.
Изабель махнула платочком в сторону гостиной:
— Я успела все купить. Там, на столе, в упаковке. И вот на тебе! Даже некому подарить. — Она разрыдалась.
— Черт возьми, принцесса, прекрати реветь. — Дэниел терпеть не мог, когда она плакала. В эти минуты он становился неуклюж и вся его мужская удаль куда-то исчезла. — Денька через два ты пойдешь на поправку, и мы отправимся к предкам в Монток.
— Т-ты сделаешь это ради меня?
— Конечно, — сказал Дэниел. — Хочешь лично вручить свои презенты, так и сделаешь это сама.
— Ах, Бронсон… — И она снова залилась слезами, отчего Дэниел готов был рвать на себе волосы. Несколько последних дней беседы с ней казались ему подобием американских горок: то медленно вверх, то камнем вниз. Он чувствовал себя пассажиром хлипкой, стремительно мчащейся по рельсам тележки без пристежного ремня.