Жилище Уточкиных обитатели поселка презрительно называли «щелью». Трудно было найти более подходящее слово, чтобы обрисовать уныло зияющие прорехи в падающем почерневшем заборе, в стенах осевшего от времени и соскучившегося по заботливым мужским рукам дома с выпрыгивающими из своих гнезд оконными рамами, в сарае и бане, из крыш которых торчали не один десяток лет уже прожившие клены. Эти же деревья, как бы сговорившись с крапивой, лопухами и прочим чертоломом, явочным порядком поселились и возле усадебки, полностью закрывая ее от глаз любопытных соседей и случайных прохожих. Ночью все строения сливались в одно мрачное черное пятно и вызывали еще более тоскливые чувства, чем днем. И только луна через щели наполняла своей синевой двор, как бы стараясь понять, чем живет эта семья и что с ней происходит. Когда-то дом знал лучшие времена.
Отец, Николай Викторович, умерший много лет назад, был очень хозяйственным человеком. Малейшая неполадка не имела никаких шансов ускользнуть от его острых глаз и умелых рук. Зимой он будил ни свет ни заря единственного сына, Никодима, и отправлялся с ним рыбачить на берег застывшей реки. Летом у них в мастерской надсадно пела циркулярная пила, пищал, вгрызаясь в сухое дерево, рубанок. Иногда вдруг резко становилось тихо, и соседи собирались посмотреть на резной комод или книжный шкафчик. У многих в округе были поделки Уточкиных.
Жена Николая Викторовича, Валентина Архиповна, с детства хромала на правую ногу и, когда начинала ходить, словно уточка, переваливалась с боку на бок. Не привыкшая горевать из-за своего врожденного недуга, женщина занималась макраме, следила за десятком кур, содержала в порядке дом и огород. Несколько лет назад паралич приковал ее к постели.
Сын, Никодим, всегда был в поле зрения родителей, которые изо всех сил старались привить ему любовь к труду и ремеслам. Когда парень вернулся из армии, все смотрели на него с завистью – рослый, красивый, чем не завидный жених ? Но что-то резко не заладилось: через каждые два – три месяца Никодим стал менять место работы, а после смерти отца пристрастился к спиртному. Вот тут-то пошло и поехало. Мать, к тому времени еще ходившая, умоляла сына взяться за ум и бросить пить, но все ее попытки оказались тщетными. Целыми днями юноша бродил по улицам, рынкам, площадям в компании таких же отчаявшихся людей, часто ночевал в парке на лавочках, иногда в вытрезвителе, а вернувшись домой, доставал из серванта бутылку водки.
Шли годы. Мать лежала в маленькой комнатке холодного старого дома, безмолвная, одинокая. Соседи перестали ходить к ней. Взгляд ее постоянно был устремлен в потолок, и часто-часто из уставших красных глаз на подушку катились слезинки.
Никодима было не узнать. Вот он стоит возле дома грязный, в дырявой болоньевой куртке, протертых брюках, осунувшийся, сутулый. Постоит-постоит и ненадолго вернется. Сядет возле матери и гладит ее по седой голове и рукам. Иногда к нему приходили два его закадычных дружка – Володя и Женя, и они втроем шли на местный рынок.
– Ты же алкаш, ты никто, ты отстой! – кричали Никодиму вслед продавцы.
– Мать бы пожалел, бездельник! – неистовствовали соседи.
Никодим молчал, но в душе что-то переворачивалось , и он, пьяный, начинал плакать и жаловаться:
– Все-то меня обижают. Никому я ни пьяный, ни трезвый не нужен, всяк норовит чуть ли не в лицо плюнуть, показать, что он – человек, а ты – тварь распоследняя. Каждый грузчик начинает командовать. Я пьяница? А почему пью? Потому что жизнь не устроена не только у меня, но и в стране тоже. Словно звереет народ.
Уточкина любили местные мальчишки. После школы они тащили велосипеды к его сарайчику-дому, отставляли в сторону входную дверь и хором звали его. Он выходил, покачиваясь, красный, улыбающийся и … счастливый. В уже трясущихся руках нес гаечные ключи, винты, резину, цепь, раскладывал все это на траве, брал у самого младшего пацаненка сломанный велосипед, деловито осматривал его и, не торопясь, объяснял, что и как нужно делать. Сначала показывал сам, потом заставлял « водителя»:
– Учись!
Если Никодим был сильно пьян, то просто высыпал перед ребятней инструменты и уходил в дом.
Сколько раз пугливые родители ругали и били своих чад за то, что они околачивались возле Уточкина, но мальчишки так и продолжали бегать к нему, несмотря ни на какие запреты.
Однажды соседи Никодима, пенсионеры Виктор Викторович и Виктория Викторовна Дворжецкие, пошли за продуктами. Дорога бежала через дворики пятиэтажных «хрущевок», на улице было душно, и старики шли, не торопясь, держась друг за друга и тихонько переговариваясь. У последнего подъезда дома, вклинивающегося в рынок, ругались трое пьяных мужчин. В одном из них Дворжецкие признали Уточкина и ускорили шаг, опасаясь, как бы он со своими новоиспеченными приятелями не стал выпрашивать у них денег на бутылку и, не приведи Бог, не учинил бы чего худого.